- Простуда. Дома на больничном. Вчера якобы во время нашего с ним разговора сидел под кондиционером. Продуло. Слаб здоровьем наш товарищ. Сегодня не вышел на работу. Позвонил из дома, сообщил секретарше, что заболел. Просил ни с кем не соединять, только с генеральным прокурором.
- Не нравится мне это, - задумчиво произнес Андрей Валентинович. -
Все это мне совершенно не нравится.
- И еще… Следственная группа приедет сюда только после великих праздников…
- После каких это 'великих' праздников? - удивился Самсонов. -
После шестого ноября что ли?
- После седьмого, - мягко поправил Андрея Валентиновича Десницкий.
- Седьмое ноября - день Великой Октябрьской Социалистической революции. Забыл?
- А разве его не отменили?
- Пока еще живы такие старперы, как мы с тобой, Андрюша, этот день всегда будет считаться праздничным. И не важно, красным цветом он в календаре напечатан или черным.
- Так… - Самсонов откинулся на спинку дивана. - Похоже на то, что господин Пархоменков приступил к активным ответным действиям.
Ну, что ж? Глупо было бы надеяться, что он, зная, что я здесь и горю желанием его уничтожить, стал бы, сложа руки ждать, чем все это закончится.
- Может, не все так страшно, как тебе кажется?
- Да брось, Денис! Уж ты-то, старый прожженный волчара, лучше меня понимаешь, что происходит. Прокуроры не заболевают внезапно. И следователи по особо важным делам - не пешки, их так просто, как стажеров с одного дела на другое не перебрасывают. Ясно, что нашего товарища заместителя генерального прокурора купили. Или припугнули.
Или поставили его в такое положение, что он вынужден был 'срочно' заболеть. Думай, Денис! Думай, что можно сделать, с кем тебе надо встретиться, на какие рычаги поднажать. Размер гонораров роли не играет. Я готов выплатить любые суммы этим московским дайдайкам. Ну, чего молчишь? Что желваками играешь? Ты же гэбэшник, хоть и бывший, ты всю эту систему знаешь, как таблицу умножения.
Десницкий, не спеша, вытащил из бокового кармана пиджака золотистую пачку 'Данхила', не спрашивая разрешения у Самсонова, закурил. Старик поморщился, но не стал делать ему замечаний.
Сидорову уже давно хотелось курить, но он заставил себя забыть о своем желании. А Денис Александрович другой, ему можно.
- Ты прав, Андрей Валентинович, - начал Десницкий. - Я прекрасно понимаю, что происходит. Но еще ты прав, назвав меня старым и бывшим. Систему, о которой ты говорил, я знаю, может быть даже лучше, чем таблицу умножения. Знаю, что многое, да что там многое, практически все можно сделать за деньги. Но раньше я знал к кому надо идти и сколько нести с собой. А теперь не знаю. И в прокуратуре и в МВД и даже в ФСБ новые люди. Они другим богам молятся. Расклад другой… Я, конечно, попытаюсь что-то предпринять…, - Денис
Александрович на мгновение задумался, потом вскинул голову и, прищурив свои светло-карие глаза, сказал: - Есть у меня один человечек в администрации президента. Я завербовал его в Питере в восьмидесятом. Ему естественно наплевать на ту вербовку, сейчас, слава богу, не считается позором иметь комитетское прошлое.
Президент сам из нашего ведомства. Тогда в восьмидесятом, я этому человечку здорово помог. Я его вытащил из дерьма, и он стал работать на меня не за страх, а по совести и по собственным убеждениям.
…Надеюсь, он меня не забыл.
Самсонов потер левую сторону груди.
- Ну, так что ты сидишь? - поморщившись, видимо от сердечной боли, спросил он. - Лети в Москву. Встречайся со своим…'человечком'.
Предлагай ему деньги, перекупай, если он уже кем-то куплен, обещай что угодно. И кому угодно. Если Путину будет нужен контрольный пакет акций моего холдинга, знай, что я готов его отдать.
- Ну, это ты загнул, Андрей! Это уже чересчур.
- Нет, не загнул… Ладно, Денис, я на тебя надеюсь. Дуй на самолет и будь на связи. Если что…
Когда Десницкий ушел, Самсонов повернулся к Сидорову.
- Денис не знает, - сказал он. - Я еще там, в Лондоне твердо решил отдать свое нефтедобывающее предприятие государству. Я вообще считаю, что такие предприятия, как мой холдинг, не должны находиться в руках частных лиц. Нефть принадлежит всему народу, всем и каждому, кто живет на территории государства, добывающего эту нефть, и является его гражданином. Это справедливо и таковы мои убеждения.
Заметь, Алексей, это говорю я, владелец нефтедобывающего предприятия, олигарх. Миллионы обывателей называют меня так, и считают пиявкой, присосавшейся к нефтяному крану. Наверное, они абсолютно правы, но… они всех стригут под одну гребенку. Я неправильный олигарх. Я считаю, что те, кто занимается добычей нефти, газа и прочих природных богатств, должны работать на государственных предприятиях и получать государственную зарплату.
Высокую зарплату, но зарплату, а не баснословные дивиденды. Я имею в виду всех работников - и простых рабочих, и бригадиров, и мастеров, и менеджеров всех звеньев. И таких, как я, Ходарковского, Абрамовича и прочих…Раньше, когда я был моложе и, наверное, не таким умным, не таким рассудительным, как сейчас, когда все это богатство только-только на меня свалилось, я не задумывался над моральной составляющей своих доходов. Мне было некогда об этом задумываться, я вкалывал, как каторжный, жертвовал всем - временем, здоровьем, семьей, я работал без выходных и проходных. Наверное, все казалось мне простым и естественным, а то, чему я стал хозяином - банальным вознаграждением за мои жертвы и за мой труд. Деньги падали на меня с неба золотым дождем, а точнее, били из Земли черным нефтяным фонтаном, а я думал, что это мои деньги, что это лично я их заработал. Слава богу, что это было временным умопомешательством.
Головокружением от успехов, так сказать…
Самсонов посмотрел Сидорову в глаза, словно ожидая, что тот что-то возразит или согласится. Но Сидоров молчал. И не потому, что у него не было своего личного суждения на этот счет. Сидоров на своей собственной шкуре испытал, что это значит - быть нищим в то время, когда отечественные нефтяные короли и прочие избранные неизвестными силами россияне не просто жируют, а буквально не знают на что бы еще потратить шальные деньги. Некоторые покупают футбольные клубы, другие - старинные замки, антиквариат и драгоценности. А большинство нуворишей просто сорит деньгами, они купаются в шампанском и принимают грязевые ванны из черной икры. Он и сам когда-то за ночь оставлял в казино по нескольку тысяч долларов.
В принципе Сидоров разделял мнение Андрея Валентиновича по поводу того, сколько, кому и что должно принадлежать. Но ведь он, Алексей
Сидоров - бомж. И все, что он мог и хотел сказать, было бы похоже на элементарное поддакивание. К тому же бомж, придерживающийся левых взглядов смешон. Конечно, не так, как смешон бомж-либерал, но и на коммунистические митинги бомжи не ходят. Разве что от нечего делать.
Но таких моментов, когда бомжу нечего делать, практически не бывает.
Как потопаешь, так и полопаешь. Не то, чтобы у бомжей вообще начисто отсутствовали политические взгляды и убеждения, они есть, только глубоко внутри, загнанные туда озлобленными и обдолбанными подростками, скинхедами и ментами…
- А потом я протрезвел, - продолжил Самсонов, не дождавшись от своего зятя слов поддержки. - В один прекрасный момент я вдруг понял, что деньги, которые есть у меня, не мои. Они должны принадлежать всем. Я начал со своего предприятия и поднял заработную плату сотрудникам, теперь они получают вдвое больше того, что получают работники других организаций подобного профиля. Потом я занялся благотворительностью. На мои личные сбережения выстроена и оборудована новейшим оборудованием клиника в Таргани, профилакторий, новый детский сад, ясли. Я помогаю бедным, даю деньги на развитие культуры в регионе. Да много чего я делаю на эти деньги. Себе оставляю немного, мне много и не надо. Наследников у меня теперь нет, а самому мне…скоро к богу. Если бы Катюша была жива…
Андрей Валентинович замолчал и, заморгав, отвернулся, пытаясь скрыть невольные слезы.
