– Бог его знает, – ответила девушка, улыбаясь всем лицом. – Просто вспомнилось!..
А потом она пригласила меня к себе домой и после чая вдруг поцеловала в губы долгим настоящим поцелуем, в котором я чуть было не поймал рыбку ее языка!
Я хотел что-то говорить, но Ида прикрывала мой рот теплой ладошкой и сама говорила быстро-быстро, захлебываясь чувством как счастьем, и было в ее щебетании столько прекрасного, столько чудного многоцветия, как в оранжерее ботанического сада.
Она говорила, что я глупый, что я близорукий, что она любит меня уже много лет, с тех пор, как я, сжимая маленькую ручку в своей большой, вел ее в зоопарк и показывал всяких зверей и птиц.
Она расстегивала мою рубашку неловко, срывая пуговицы через одну. Они падали с пластмассовым звуком на деревянный пол и катились куда-нибудь в разные стороны с белыми ниточками на хвостах…
Она была в эти минуты агрессором, а я слабо сопротивляющейся жертвой, хотя жертва была куда как опытнее своего хищника.
– Мой дорогой! – шептала Ида. – Мой любимый!..
Я встречал ее неловкие руки своим телом, поддаваясь ласкам все более, пока не сломился совершенно и не стал нападать в свою очередь, припоминая те любовные науки, которые не забываются и за десятилетия.
В какой-то момент она тихо вскрикнула, а потом обмякла подо мною маленькой девочкой…
А потом я увидел на ее коленке алую капельку…
Она спала, обнимая меня за плечи, а я смотрел на себя в зеркало, лежа на боку, и сквозь полумрак видел лицо, заросшее седой щетиной, впалые глаза, безвозвратно теряющие свой цвет, и губы – серые и дряблые.
Господи! – закричал я про себя. – Мне уже за шестьдесят! Мой бег уже слишком быстр, чтобы она, юная и чистая, могла угнаться за мной и перегородить собою прыжок в небытие!.. Господи, почему ты заставляешь меня так мучиться всю жизнь!.. Почему все не ко времени!.. Господи, прошу тебя, дай ей счастья! Пусть слова старого следователя не сбудутся, и пусть она живет всегда, еще долго-долго после меня!..
А потом что-то стало происходить с нами…
Как-то утром, когда она причесывалась перед зеркалом, взметая рыжими волосами, словно крыльями, я заметил седые волоски возле розового ушка. Тогда я ничего не сказал Иде, лишь поцеловал ее в висок.
Через неделю я посетил психотерапевта.
– Разница в возрасте никакого значения не имеет! – выразил свое мнение врач.
– А когда она в сорок пять лет?
– Тоже никакого.
– Я гожусь ей в деды.
– Если вы будете об этом помнить, то и она непременно это почувствует. Относитесь к годам легче, и вскоре разница сотрется. Вот увидите! Главное – молодеть душой!
– Спасибо, доктор.
– Сколько, вы говорите, ей лет? – полюбопытствовал психотерапевт, когда я был уже в дверях.
– Шестнадцать.
– Педофил, – послышалось мне на прощание.
Я оглянулся, но увидел лишь сочувственную улыбку…
А еще потом Ида как-то сказала, что общение с нею пошло мне на пользу, что я стал выглядеть гораздо лучше и что в моих глазах появился юношеский блеск.
– Любовь омолаживает! – наставляла она. – А ты комплексуешь!
И действительно, наблюдая себя в зеркале, я нашел, что кожа моя порозовела, а волосы заблестели, как будто я смазал их травяным бальзамом.
А еще через неделю, проснувшись утром, я почувствовал себя сильным и молодым, а потому мне внезапно захотелось вытащить из-за шкафа лук, колчан со стрелами и отправиться на стрельбище, на котором я не был столько времени.
– Конечно, пойди!
– Хочешь со мною? – спросил я.
– Нет. Мне что-то нездоровится, – ответила девушка и, видя, что я после ее признания собираюсь отложить свой поход, замахала на меня руками и почти вытолкала за дверь насильно.
Самое удивительное, что я не промахнулся ни разу! Все стрелы легли в самый зрачок мишени, и сын старого Лу в восхищении захлопал в ладоши, призывая остальных посмотреть на столь значительный результат.
– Это потрясающе! – кричал он. – Вы, месье Сандал, могли бы с успехом выступать на чемпионате мира!
– Да, – подхватил какой-то тридцатилетний стрелок. – В пятьдесят лет такая поразительная точность!
– В шестьдесят два, – поправил я…
А еще через месяц, когда большинство моих седых волос потемнели и стали походить на воронье крыло, когда отвислый и дряблый живот подтянулся, а грудь окрепла, я понял, что происходит какая-то непонятная,
