– Иначе девушки начинают очень быстро стариться! – пояснила Настузя.
Конечно же я следил за ней и украдкой разглядывал, как в свете газового фонаря африканец давит в объятиях мою няньку, всасывая своим мясным ртом ее кондитерские губки. Настузя корябала негру спину руками и шептала жарко, когда ухажер трогал лапищей ее живот:
– Мой дорогой Бимбо! Мой могучий Бимбо!
Негр рычал от удовольствия и укладывал няньку в темную зелень. То, что они делали под покровом акации, походило на драку двух не равных по силе зверей, в которой и не обязательно побеждает сильнейший. Взвизгивающая Настузя оседлывала негра и, заложив руки за откинувшуюся голову, скакала на черном жеребце ипподромным жокеем. В свою очередь разогнавшийся Бимбо, видевший перед собою близкий финиш, таращил на наездницу глаза с красным подбоем и скрипел сахарными зубами, белой костью светящимися в ночи.
– А-а-а-а! – кричали любовники слаженно, и срывались с деревьев спящие птицы. – А-а-а!
После этого безумного крика обычно все заканчивалось, и выбравшаяся из кустов пара, обнявшись, неторопливо шла в какое-нибудь дешевое кафе, где Бимбо угощал Настузю паштетом из гусиной печенки…
– Ты больше не будешь ходить на улицу по вечерам! – сказал я в один из вечеров, когда нянька моя пришла особенно поздно, лучась счастьем, как будто сто франков нашла. – Никогда!
Настузя осеклась. Улыбка сползла с ее лица, а глаза удивленно смотрели, как я обгладываю куриную ногу, оставшуюся от вчерашнего обеда.
– Почему? – спросила девушка.
– Потому что ты ходишь на свидания, – ответил я.
– А разве это плохо?
– Совсем нет.
– Тогда в чем дело? – не понимала Настузя.
– Дело в том, что ты моя, – пояснил я и ловко бросил косточку через всю кухню, так что она попала в мусорное ведро. – Ты принадлежишь мне, и я не хочу, чтобы ты ходила обниматься с этим жирным негром. Его, кажется, Бимбо зовут?
– Да.
– Так вот, забудь про него и получше приглядывай за мною. А то мне приходится есть холодную курятину, а это вредно для желудка!
Вторая косточка не попала в ведро, а ошметки мяса разлетелись по всей кухне.
– Поняла?
– Да.
Ночью я пришел к ней в комнату и забрался под одеяло. Она обняла меня, как ребенка, и, нежась ее горячим боком, засыпая, я объяснил:
– Когда ты к нему ходишь, я плохо себя чувствую. Мне кажется, что когда-нибудь ты не вернешься и сбежишь с этим Бимбо, бросив меня одного. А я к тебе очень привык и очень люблю тебя!
Настузя растрогалась от моих слов и принялась меня целовать, покрывая лицо мокрыми пятнышками.
– Конечно же, я не брошу тебя! – в умилении шептала нянька. – Я не буду с ним встречаться!
Она обслюнявила мои глаза и нос, а один из стремительных поцелуев, не разбирающих дороги, пришелся в самые губы. Что-то произошло с моим телом, неожиданно придав ему твердости, и я, застеснявшись, попытался увернуться от Настузиных ласк, но в неловкости задел ее бедро. Девушка перестала зацеловывать меня и с удивлением уставилась на мои ноги, закрытые одеялом.
– Ты уже совсем взрослый! – хлопнула она в ладоши. – А я и не заметила! Ну-ка брысь в свою кровать!
– Не пойду! – отказался я, стесняющийся самого себя и одновременно гордящийся.
– Кому сказала – брысь!
– А ты не командуй тут! Забыла, кто чей хозяин!
– Давай-давай, хозяин! – резвилась Настузя. – Пока что я содержу тебя, а не ты меня! Вот когда ты будешь платить мне жалованье, тогда и станешь моим хозяином.
– Мы живем на деньги моего отца, Русского Императора! – возмутился я бунтом. – И ты будешь подчиняться мне!
– Денежки твоего отца кончились еще два года назад!
– Как кончились?
– А вот так! – Настузя уселась в кровати. – Ты что, думаешь, он дал нам мешок денег?.. А на что ты одеваешься, а на что учишься в школе, а на что мы снимаем эту квартиру? Думал ли ты когда-нибудь об этом?!.
– А на что мы живем? – спросил я, потрясенный сказанным.
– Мы живем на деньги, которые дает мне Бимбо, – ответила нянька. – Но это не имеет значения. Я его, как обещала, брошу!
– А на что мы тогда будем жить?
– Я пойду работать.
