Махнув рукой, начинаю переодеваться, хозяйка, нырнув в соседнюю комнату, приносит оттуда деньги, сует их мне… Пересчитываю - там, вместо 80-ти, только 75
(это, в ценах 1961-го, составит лишь 7 рублей 50 копеек). Никогда не был мелочным, но тут меня возмутило: и так ведь отдал за бесценок, но подлая баба решила выгадать еще пятерку! Пользуется ситуацией: поезд может отправиться с минуты на минуту… Мне он виден в окне, но до него ведь надо успеть еще добежать! И, как нарочно, раздался предупредительный гудок паровоза, и эшелон тронулся дальше… Кричу хозяйке:
- Так нет же, не поеду, пока не отдашь все, как договаривались!
Наверное, вид у меня был решительный - она еще раз мотнулась в ту же комнату и вынесла недостающую пятерку. Бегу что есть сил к эшелону - он на глазах прибавляет ходу. Из проплывающих мимо меня вагонов - уже почти последних - мне протягивают руки, но у меня под ногами - куча сыпучего угольного шлака, и я боюсь, что, попытавшись ухватиться за руки товарищей, соскользну по нему прямо под колеса.
Пришлось дождаться самого последнего вагона, который, как бывает в каждом составе, снабжен тормозной площадкой. Уцепившись за железный поручень, я был подхвачен убегающим составом - и при этом больно стукнулся косточкой лодыжки левой ноги об угол ступеньки.
Вишу на руках, не имея сил подтянуться. А на меня спокойно взирает с площадки человек в овчинном тулупе - кондуктор поезда, или как там его называют… Он не делает ни малейшей попытки мне помочь, и я почему-то не прошу его об этом. Напрягая все свои силы, пытаюсь вылезть на ступеньки. Ставлю колено на нижнюю - и с огромным трудом подтягиваю туда все тело… Наконец-то я на площадке!
А дальше полтора часа мы вдвоем с этим служивым молча ехали рядом: он - в теплом тулупе, я - в тоненьком, ветром подбитом бумазейном трикотаже (а дело было - напоминаю - в Амурской области, и на дворе середина октября). И за эти полтора часа мы не сказали друг другу ни единого слова!
Перегоны там, от станции до станции, огромные, и я чуть было не околел от холода. Но вот, наконец, долгожданная остановка. Бегу вдоль состава в свой вагон - меня встречают ликованием и уступают место поближе к печке (топили мы ее, воруя уголь, где придется). За несколько минут я отогрелся, и даже без насморка обошлось.
Великое дело - молодость!
*Глава 7.**Реинкарнация*
Рекрут, призывник, единица воинского пополнения - как ни назови, а суть одна: не только одежка, но и душа тоже еще пока что прежняя, мирная, штатская. Еще она, как ранняя кукуруза, в стадии молочно- восковой спелости Но вот-вот уже шагнуть ей в другой мир, в перевоплощение: огрубеть, зазубриться, ошабриться, /закалиться./
Близок, близок поворот: от Ворошилова-Уссурийского (теперь-то он просто Уссурийск) по ветке к китайской границе… Но до пограничного
Гродекова не доехали: отцепили наши вагоны на станции Голенки. Тут - мои ворота в армию: сюда я въехал в нее - и здесь же проведу свой последний месяц службы. Но пока о том ничего не знаю, и быть нам здесь по приезде не больше часа: вон они уже стоят - нас дожидаются
- американские 'студера', то есть грузовики фирмы 'Студебеккер', полученные Советской Армией во время войны по ленд-лизу и славно ей послужившие. (Не забыть бы рассказать в подходящую минуту, как красиво они потом на моих глазах эту свою воинскую службу покидали).
Пока же оставляем надоевшие за 20 суток 'телятники', рассаживаемся по машинам. Подходит офицер:
- Товарищи, у кого есть водительские права?
Откликаются несколько человек, в том числе наш харьковчанин Витя
Сотник. За двадцать дней пути я привык уже и к нему, и к толстогубому Лене, и к свойскому, дружелюбному Вите Карнаухову - электрику с завода 'Серп и Молот'… Додик и Боря Бержановский остались где-то позади, теперь эти трое или четверо - единственные мои земляки, если не считать колхозников из дальних сел области. С харьковчанами мне очень хотелось попасть в одну часть. Пока, вроде бы, ожидания оправдывались: вместе мы прибыли в большое районное село Покровку. Здесь всех привели в спортивный зал солдатского клуба. По периметру зала было аккуратно разложено свежее сено, мы немедленно улеглись отдохнуть.
Но отдохнуть не дали: в зал начали прибывать 'покупатели'.
Добродушный толстомясый улыбчивый майор, эдакий физиологический оптимист, выйдя в центр зала, громко спросил:
- Есть ли кто-нибудь с высшим образованием?
Откликнулся один - и это был я! В 'дочкиных' (дочки стрелочницы) обносках, с ушами на отлете при стриженной под 'нуль' башке, а притом и в очках, которые я, человек любознательный, не преминул нацепить, чтобы лучше видеть наступающую новую жизнь, - я имел вид, меньше всего вязавшийся с понятием об академичности. Толпа оборванцев захохотала, потому что оборваннее меня среди них никого не было. Майор глядел на меня с сомнением. Но я предъявил ему нотариальную копию свеженького диплома, и он опять оживился:
- Вот это да: дипломированный учитель литературы! Да вы нам вот как нужны в политотделе! У нас есть дивизионная многотиражка, при ней и типография. Сделаем вас корректором, а захотите, так и военкором!
Но оптимист не знал обо мне то, что я сам знал слишком хорошо.
- Товарищ майор, вы сперва мою личную карточку посмотрите…
- А что там? - насторожился майор. Не спеши, читатель, порицать меня за самодонос: я знал, что просмотр личных карточек неизбежен, и не хотел разочарований - ни для себя, ни для него.
Майор ненадолго отлучился - а вернулся откровенно расстроенный.
- Да-а-а-а-а… - Он разводил руками, на лице было написано искреннее сожаление. - И отец, и мать - оба по 58-й… Если бы хоть кто-то один, а то - оба…
Так обрушилась тогда, не начавшись, моя журналистская карьера. Но я не сильно жалел, так как был нацелен сдать офицерский экзамен - и считал почему-то, что это можно сделать только в линейной части и на строевой должности. Мне и в голову не приходило, что среди 'военных' специальностей есть и корректор типографии, и даже… библиотекарь!
Тут в зал вошел маленький офицерик с черными 'подозрительно курчавыми волосами' (пользуюсь строчкой из 'тюремного стихотворения моего отца). Громко представился:
- Капитан Рубинчик!
И стал набирать желающих в батальон связи, которым командовал. Я было записался, но он меня отбраковал, а всех моих земляков - зачислил. И тут же при мне они стали друг другу хвастаться:
- А меня Абрам купил
- И меня - Абрам!
А вот меня - не купил… Думаю, его отпугнула не столько моя личная карточка, сколько то, что и я также 'Абрам'.
Явление следующее: те же - и незнакомый офицер.
- Товарищи пополнение! - выкликает он крайне деловым, серьезным тоном. - Сейчас вам необходимо проделать следующую работу…
'Товарищи пополнение', все двести или триста человек, превратились в слух: что же это за работа нам предстоит? Оказывается:
- Вы все должны обрить себе лобки и подмышки!!!
Общий гогот, дружное ликование зала, но… ничего не поделаешь: работа есть работа. На свет извлекаются бритвы. 'безопасные' станочки, мыльницы, кисточки - и зал превращается в странный гибрид
