блюдечко дерьма…
Вот так приходилось решать в дороге большие вопросы бытия. Что же до малой нужды, то, не чинясь, справлялись с нею прямо на ходу из открытых дверей вагона. Что, по правде говоря, тоже не слишком вписывается в правила приличий цивилизованного общества. Так не был ли описанный (…и обкаканный!) эпизод с 'ведьминым кругом' чем-то вроде неосознанного протеста юных человеков против бесчеловечности умудренного годами начальства страны?!.
Иногда, впрочем, наши мальчики благодетельствовали по пути со всей широтой славянской души. Хлеб у нас оставался целыми буханками, и вот, бывало, на ходу они ухитрялись забрасывать буханки в отворенную дверь путевой будки. Хозяин будки стоит с флажками - и не видит, что в его каморку влетел щедрый подарок…
И все-таки проделки нашего харьковского эшелона были детскими забавами по сравнению с тем, что сотворили донецкие шахтеры. Наши эшелоны то и дело обгоняли друг друга. Но где-то уже под конец пути, не то в Благовещенске, не то в Хабаровске, мы их обогнали окончательно. Они там стояли уже третий день: шло нешуточное следствие. Дело в том, что на одной из предыдущих станций группа негодяев, забравшись в киоск 'Союзпечати', изнасиловала киоскершу…
На всю жизнь меня поразила не столько даже безнаказанность преступлений, сколько их предопределенность всей системой перевозки призывников. Неужели так уж трудно обеспечить порядок? Достаточно было не обезличивать рекрутов, выдать им временные удостоверения, патрулировать со всей строгостью вдоль эшелона любую из его стоянок, установить ответственность сопровождающих за доверенные им группы, строго взыскивать с провинившихся. Но огромной важности дело заведомо бросили на самотек, не считаясь с огромными материальными и моральными потерями, которые были неизбежны при установившейся системе рекрутчины.
Все же великий транссибирский путь запомнился не столько описанными ЧП, сколько величавой своей красотой, захватывающими дух просторами. Особенно в душу запал Байкал, вдоль которого поезд шел тогда чуть ли не целый день, то ныряя во тьму тоннелей, то вновь вырываясь на свет. Запомнились чистые стремительные реки, иногда сопровождавшие эшелон (или это он их сопровождал?) по несколько лет подряд. Запомнились кочки и болота в Еврейской автономной области, вывески на двух языках с названиями станций: по-русски и - о чудо! - на идише…
От Хабаровска свернули на юг в Приморье. Постепенно эшелон стал укорачиваться: отцепляли вагоны, прибывшие к месту. В Спасске мы простились с Додиком, который был уже здоров, а мог ведь и не доехать, потому что…
Но тут надо вернуться на пару тысяч километров назад.
*Глава 6.**ЧП на колесах*
Где-то на полпути, в центре Сибири, на одной из очередных стоянок
- не на станции, а 'у столба' - вдруг кто-то из попутчиков внутри нашего вагона крикнул мне:
- Феликс, гляди: вон твой /керя/ побежал, весь в крови: видно, кто-то его в спину пырнул!
Я выглянул из вагона - и успел еще увидеть окровавленную спину обнаженного до пояса Додика, что есть сил бегущего к санитарному вагону. Действительно, он получил удар сзади, под сердце, ножом - на его счастье, складным, 'перочинным'. Короткое лезвие до сердца не достало, раненому наложили повязку - и оставили в вагоне медсанчасти. Он там оказался в одиночестве,. и я на время составил ему там компанию. Вот что мой 'керя' мне рассказал:
Урка, отобравший велосипед у железнодорожника, произвел этот
'экс' только лишь для того, чтоб не скучать на частых остановках.
Теперь, едва замрет эшелон 'возле столба', он вытаскивал 'вЕлик' из вагона и колесил на нем взад- вперед по тропке у железнодорожного полотна. Додик, на свою беду, отпустил ему вслед какую-то шутку.
Блатняк это запомнил. И надо же тому случиться: когда в следующий раз он проезжал мимо видного, вырядившегося в отцову военную форму, моего 'кери', кто-то сунул в спицы велосипеда палку, спицы посыпались, велосипед пришел в негодность. Отбросив его в сторону, урка приступил было к Додику с истерическими угрозами, но получил отпор. Блатному стало ясно, что голыми руками этого могучего парня не возьмешь. Урка побежал в свой вагон, взял там свой складной ножик, подкрался к Додику сзади - и нанес ему подлый, воровской удар в спину. Пришлось повару, кормившему нас краденным из котла мясом, распрощаться со своей красивой мечтой об офицерской суконной гимнастерке…
ЧП такого рода не заметить нельзя. и наша походная 'губа' получила, наконец, своего первого - и единственного - узника, а санитарный вагон - первого пациента. Так они и ехали в смежных вагонах: Додик - в лазарете, сявка - на 'губе'.
Уголовнику 'горел' новый срок. Однако начальству эшелонному невыгодно было раскручивать это дело. Выплывет история с ограблением стрелочника - 'А вы где были?' Если же ЧП не числится, то его как бы и не было вовсе. Поэтому к раненому Додику явилась вскоре целая депутация офицеров эшелона (не исключаю, что с самим начальником эшелона во главе). Пострадавшего стали склонять к великодушию. 'Да прости ты этого мудака, он и сам перед тобой повинится'. Те же лица уболтали и преступника. Нетрудно угадать, чтО ему говорили: 'Попроси прощения у этого еврея, а то ведь засудит, ты знаешь, какие они…'
И вскоре - кажется, на станции Петропавловск, а, может быть, и
Александровск, где была большая баня, в которой устраивались помывки проезжим командам призывников и этапам зэков, и потому эшелон простаивал здесь по несколько часов, состоялось в местной станционной столовой примирение 'сторон'.
А еще через несколько дней и я угодил в рискованный переплет.
Подобно Додику, я тоже был одет, в отличие от большинства призывников, аккуратно и прилично, только совсем иначе: в штатское.
На мне были вполне целые, хотя и дешевые, брюки и суконная курточка на 'кокетке' (такие с конца сороковых годов называли почему-то
'космополитками'). Именно в ней я сфотографирован на парадном свадебном снимке.
В разговоре с попутчиками я как-то раз обронил, что не прочь продать кому либо по дороге эту одежонку: после выдачи обмундирования она, как известно, все равно пропадет, а если продам, то денежки мне пригодятся.
И вот, где-то уже в Амурской области, на очередной остановке зовет меня Володя Комель:
- Беги скорее - я там договорился со стрелочницей, она купит у тебя барахло!
Выскакиваю из вагона - и вот я уже в доме стрелочницы.
- Ладно, я вам продам за восемьдесят рублей (просил - сто, но рынок есть рынок), а вот во что мне переодеться?
- Я дам тебе свитерок и спортивные штаны моей дочки. - пообещала женщина. И мигом мне все это принесла. Одежка новизной не блещет: бумазейный свитер - в дырочках, тренировочные штаны ношены- переношены, да ведь не в театр же собираюсь - до места как-нибудь доеду, а там и форму выдадут…
