Вот они уже женщины хорошо на возрасте. Собрались как-то вместе, без мужиков. Юность вспомнить, друг перед дружкой повыёживаться. Обычный бабский спорт.
Умная говорит: у меня то, у меня сё, я монополистка над всей мировой легкой промышленностью. Хотела стать царицей и стала.
Красивая ей: не обижайся, Катя, на старую подругу, но разве царицы так выглядят? Ты на меня посмотри. Вот я царица. Подтяжечка, губки коллагеновые, бюст силикон. Мне больше сорока не дает никто. Могу снова замуж выходить, но мне теперь никого не надо, у меня все есть. Свой клуб-казино, ресторан с кабаре, каждый вечер салюты запускаю, и вся моя жизнь чудесный фейерверк.
Умная ей тоже шпильку в больное место. Царица-то ты царица, жаль только, Виолетта, с царевичем тебе не повезло. Мало ты парнем своим занималась, вот он у тебя такой и получился. А у красавицы единственный сын — дурила бессмысленный, только умеет тусоваться да папино бабло просаживать.
Но красивую хрен собьешь. У сына, говорит, своя жизнь, у меня своя. Ребенка родить — как эстафетную палочку передать. Чтоб род не пресекся. А дальше как Бог рассудит. Пускай мой Жорик вырос козел козлом, но у него тоже будут дети. Может, из них что путное выйдет. Я, конечно, попрыгунья-стрекоза, лето красное пропела, но свой долг перед природой по минимуму исполнила. А ты, Катюша, извини, пустоцвет.
Обиделась на нее умная, отвечает тонко, с намеком. Мол, человек заводит детей, когда нутром чует, что не годен на большие дела. Чтобы кто-то в потомстве, через сто лет или через тысячу, совершил что-нибудь великое. Вот тебе весь долг перед природой. А я сама — та, ради кого все мои предки старались и плодились. Потому что я самая великая женщина всех времен. Обо мне сто книг написано и десять фильмов снято. Ты помрешь, тебя забудут. А меня долго помнить будут.
Собачатся они между собой, друг дружку опускают. А третья помалкивает, слушает. Они от этого еще больше распаляются.
Вдруг красивая в рев. Плачет, заливается. Мы с тобой, Катька, хвастаемся, а счастливая у нас Машка. Ты сидишь в своем пентхаусе одна дура-дурой, у меня в год по две пластики, потом всё везде болит. А у Машки четверо детей, муж золото. И ничего ей больше не надо.
Умная губы надула. А я не жалею, говорит. Жизнь прожила — дай бог всякому. И тоже вдруг как заревет. Первый раз хрен знает за сколько лет. Сто миллиардов баксов у меня, а завещать некому. Хлопок этот поганый видеть не могу. Поговорить не с кем. И все такое.
Третья на них смотрит, моргает. Девчонки, говорит, вы что, прикалываетесь? Я вас слушаю, от зависти лопаюсь. Ты, Катька, — вообще! Екатерина Великая отдыхает. Такое дело построила! Голова у тебя — суперкомпьютер. Всем мужикам нос утерла! А ты, Виола, чисто цветок оранжерейный. Какую жизнь красивую прожила! Да на тебя посмотреть, и то праздник. А я что? Дети выросли, я им не нужна. Мужу я столько лет зудила: главное — дело делать. Неважно, какая у мужика работа. Важно, чтобы он видел в ней смысл жизни. Вот и добилась. Для него теперь смысл жизни — торговля пылесосами и увлажнителями воздуха. Чего ради я горбатилась? Ради каких-таких сокровищ? Букашка я никчемная, и больше никто. А могла человеком стать. У-у-у-у!
Вот так сидят они рядышком, три постаревшие девицы, ревмя ревут, и утешить их некому. Тут и сказке конец. Тормози, приехали».
Машина как раз у ограды Таврического остановилась.
Водитель почесал затылок.
«Ну и чего? Про что сказка? Я не понял».
«Про то, что жизненный путь надо себе выбирать правильно».
«Кто ж это знает, какой путь правильный, какой нет?»
«Я знаю».
«Откуда?»
«Посмотрю на человека — вижу».
Сказочник проворно вылез из машины, сунул шоферу вместо пятисот рублей тысячу и легкой походкой направился к воротам парка. Трость он теперь нес под мышкой.
11:48
Как только посвежевший старичок очутился в аллее сада, его походка замедлилась. Оказалось, что он никуда особенно не спешит, да и дела у него здесь никакого нет. Он с любопытством посматривал на людей. Остановился у детской площадки. Попялился на мамаш, но недолго.
«Что-то меня нынче все на женскую долю ведет, — пробормотал он. — Хорошего понемножку».
Пошел себе дальше — вдоль пруда, мимо скамеек, приглядываясь к сидящим.
В конце концов замедлил шаг около лысого мужчины в очках, с седоватой бородкой. Тот сосредоточенно читал книгу. Ее обложка старичка заинтересовала. «НОВЫЙ ЗАВЕТ», прочел он, шевеля губами, и в живых его глазах снова зажглись знакомые огоньки.
«Не возражаете?» — вежливо спросил он перед тем, как сесть на самый краешек.
Лысый мельком взглянул на него, пожал плечами и снова углубился в чтение.
Его сосед не просидел молча и минуты.
«Прошу извинить. Случайно увидел название. Довольно странное чтение для человека вашего возраста».
Мужчина посмотрел на него с неудовольствием.
«Что вас, собственно, удивляет? По-моему, самое чтение для людей
Слово «нашего» он подчеркнул, и надо сказать, оно не прозвучало странно. Ветхий старец, каким обитатель 76-й квартиры был три часа назад, до того помолодел, что вполне мог сойти за ровесника этого не старого еще мужчины.
«У вас такое выражение лица, будто вы читаете Священное Писание в первый раз. Вы, наверное, верующий? — Этот вопрос был задан тихо, вроде как с конфузливым недоверием. — И, должно быть, с недавних пор. Иначе вы прочли бы эту книгу в более раннем возрасте».
Лысому разговор решительно не нравился, но, будучи человеком воспитанным, он хоть и сухо, но ответил:
«Разумеется, я читал Библию в раннем возрасте. И потом, много раз. Но ничего не понимал».
«Чего ж там понимать? Все очень просто».
«Головой — просто. Сердцем — другое дело. Сердце дозреть должно».
Надоеда азартно стукнул тростью по асфальту.
«Вы богоискатель? Как интересно!»
«Богоискатель — тот, кто ищет. А я уже нашел. Верней сказать, Он меня нашел».
С этими словами мужчина приподнялся, явно желая закончить нелепую беседу. Однако бойкий старикашка проворно придвинулся и взял его за локоть.
«Ну да, ну да! — воскликнул он. — Вы уверовали в Бога, и вся жизнь предстала перед вами в ином свете. Ваш дух воспарил. То, что прежде казалось вам сложным, теперь кажется простым. Вы аккуратно соблюдаете все обряды и посты, а еще у вас непременно есть духовник из бывших научных сотрудников. Вы без конца читаете Библию, пишете на полях «Как это верно!» и потом зачитываете поразившие вас куски жене».
Обидевшись и рассердившись, неофит рывком высвободился.
«Ваши слова полны яда и злобы! Вы и вам подобные ненавидят таких, как я! Вам обязательно нужно принизить и высмеять то, что для нас свято! Для вас самих ничего святого не существует, и вам невыносима мысль о том, что мы устроены иначе! Что ж вы так беситесь, когда встречаете искренне верующего человека? Что ж вас так корежит-то? Бесы мелкие! Недотыкомки!»
«Ну вот, — обескураженно развел руками провокатор. — Я и не думал насмешничать. Просто высказал предположение. А обиделись вы, потому что оно правильное. И про духовника, и про пометки, и про жену. Сразу стали меня обзывать, толкнули. Наговорили сорок бочек арестантов. Вот объясните мне, почему с верующими обязательно нужно разговаривать очень осторожно, будто с инвалидами или секс-
