существом. Но это была лишь видимость: пережить пламя не дано никому, кроме саламандр. Середин заглянул в мастерскую, взял кузнечные клещи и по одному перетаскал остатки черепушки в тину возле берега. Ничего не поделаешь, вызов покойника по голове — заговор одноразовый. Кузнечное ремесло принесло первые плоды: на завтрак вместо пареной репы сегодня были яйца и сладкая сорочинская каша с медом. Запив ее кислым квасом, Середин поинтересовался:
— Скажи, хозяюшка, ты знала девицу такую, Томилу?
Женщина замерла, потом сказала деревянным голосом:
— Да. Двор ее в двух домах по проулку. Баба Веня — это мамаша ее. Одна ныне живет.
— Вот, стало быть, как… — прикусил губу Олег. — А она хоть знает, что с дочкой ее стало?
— Не ведает. Не сказывал никто. Пожалели. Считает, замуж вышла. А ты откель про Томилу проведал?
— Долг на мне за ночное колдовство. Сарафан красивый истребовали, да черевики ее, Томилины.
— От, значит, о ком ворожил…
— О половцах я ворожил, — рывком поднялся из-за стола Середин. — Твари болотные сказывали, от Кривого колодца они пришли, вождем у них хан Биняк. А к стойбищу идти от паленого дерева. От дуба, в который молния несколько раз попадала. Спасибо, хозяюшка, вкусно кормишь. Да только мне к бабе Вене надобно идти, туфли просить. Болотников обманывать нельзя — жадные. В ту же ночь за долгом придут.
— Постой, Олег… — Людмила вышла из-за стола, открыла в углу щедро окованный железом сундук, вынула стопку чего-то тряпичного, потом достала снизу еще одну вещь, развернула. Это оказался сарафан, понизу расшитый разноцветными цветами и травами, с пояса на грудь шли два тюльпана, горловину украшало мелкое красное шитье с бусинками. — Вот… Вот, берегла, берегла, да не надеть его ныне. Раздалась. Думала, малой отдать, как подрастет, да токмо сердце оно жгет, как вижу. Отдай его за свой долг. Пусть не будет его более в моем доме.
— Спасибо, Люда, — кивнул ведун. — Чем…
— Нет! — вскинула руки женщина. — Не хочу! Пусть не будет его, и всё. На серебро менять не стану.
— Тогда еще раз спасибо.
По двору бабы Вени было видно, что рук мужских в доме нет. И слой дранки местами просел, и изгородь покосилась, и сарай держался на честном слове, и дверь в него не открывалась, а приложена к косяку была. По двору бегали куры, больше никакой живности не наблюдалось. Хотя… Может, пастись со стадом общинным ушла? Правда, на крыльце пара ступенек были отремонтированы. Наверное, община за старухой одинокой всё-таки приглядывала. Олег поднялся, постучал в дверь:
— Хозяйка! — В доме никто не откликнулся. Середин постучал еще раз и осторожно приоткрыл дверь:
— Есть тут кто?
— Ай? Кто тут? — Бабка, ловко заплетающая лук в длинную косу, подняла глаза и подслеповато прищурилась.
— Я это, баба Веня… — подошел ближе Олег.
— А-а, — кивнула та. — Ну, садись. Счас пива тебе достану. Репа у меня покисла на прошлой седьмице, я и сварила.
— Нет, спасибо, бабушка. Слыхал я, черевики у тебя дочкины остались. Хвалила она их очень. Продай, сделай милость Заплачу серебром.
— А-а, помню, помню такие, — поджала губы бабулька. — Да, уехала к муженьку моя кровинушка, ей они ныне ни к чему. Ладно, отдам. Всё едино, к Маре добра не унесешь, а в этом царстве они мне не надобны.
Хозяйка отошла за печь и почти сразу вернулась с низкими кожаными «лодочками», сшитыми спереди от носка к лодыжке, стянутыми в складочку на пятке и украшенными алыми трилистниками по обе стороны от шва.
— Красивые, — кивнул ведун. — Сколько спросишь с меня, бабушка?
— Ну, ты за клюку с меня ничего не взял, и мне с тебя платы требовать грешно. Бери.
— Какую клюку? — не понял Олег.
— Ай, мальчик, — махнула рукой бабка, — я слепая, а не беспамятная! Ты ведь кузнец новый?
— Я…
— А как шип мне на клюку насадил, забыл? Ступай, да пребудет с тобою милость богов. И где токмо Лада для Людмилы нашей кузнецов находит, прям и ума не приложу…
С сарафаном и туфлями ведун вышел за ворота, повернул к ручью. Навстречу попались три девицы с шайками, полными белья, захихикали:
— Не ходил бы ты, кузнец, к омуту. Лучше нас обнимай, мы слаще.
Олег, не отвечая, криво усмехнулся, прошел мимо.
— Ай, не ходи! — крикнула вслед какая-то из них. Какая — непонятно, Олег не оборачивался. — Загуляешь, пропадешь, плакать стану! Ладный, пригожий…
Девки сбились, захихикали.
Ведун же дошел вдоль частокола до воды, спрятал обещанную плату в осоку, оглянулся на степняка. Вокруг безголового утопленника трава успела распрямиться, скрывая его от глаз. Да и сам мертвяк цветом напоминал большой сгусток тины. Лежал половец всего в нескольких шагах от болота, но зато в добром десятке метров от идущей к омуту тропы. Пока хорошо не завоняет, небось и не заметит его никто.
Середин вернулся в селение и, спросив у сторожа на тереме, где обитает Захар, пошел к указанному двору.
Мужик, принимаемый односельчанами за старшего, тоже готовился к зиме, распуская на тонкие, с мизинец, пластинки ровный сосновый чурбачок. Увидев гостя, он выпрямился, отер руки о штаны и громко крикнул:
— Лада! А ну-ка, сбитеня нам вынеси! Человек добрый потолковать пришел.
— Откуда знаешь, что потолковать? — толкнул калитку Середин.
— Звона с кузни с утра не слышно. Да и чего бы это тебя сюда понесло, коли ты и домом моим ни разу не интересовался?
— Логично, — кивнул ведун. — А коли так, давай и вправду потолкуем.
В этот миг над деревней пронесся истошный девичий крик.
— Что там такое? — непроизвольно схватился за топор Захар.
— Я так думаю, девки утопленника нашли, — спокойно ответил Олег. — Небось, дуры последить за мной захотели. Надеюсь, Захар, из ваших, деревенских, чужого никто не тронет?
— Как ты помыслить такое можешь! — моментально вспыхнул мужик. — Язык твой поганый…
— Коли нет, то и хорошо, — спокойно кивнул ведун, присаживаясь на один из приготовленных старшим чурбаков. — Тогда и беспокоиться не о чем. Разве только прикопать надо бы утопленника, пока Коровью Смерть не подманил. Да бабам деревню от греха опахать.
— Откуда утопленник?
— Благодарствую, — привстав, кивнул румяной хозяйке Середин, принял от нее пахнущий пряностями, темный, как кофе, и такой же обжигающий напиток, сделал несколько осторожных глотков. — Ох, хорош сбитень. Спасибо, хозяюшка.
Другой корец Лада отдала своему бородачу, поправила якобы сбившийся
