ответил старший. — Да стеганку найди в сундуке, что в сенях. Да не в окованном, а старом, с одной ручкой. Шапка твоя где?
— У деда Рюрика забыл.
— Тьфу, напасть. Ладно, тоды ушанку проси у Лады. Может, даст чего из старья.
— А поснедать?
— Сотоварищи накормят, коли заслужишь. Вон, Лабута едет.
И правда, со стороны ворот на кауром скакуне приближался рыжебородый бортник в овчинной безрукавке, с заткнутым за пояс топором.
— Здравы будьте, люди добрые, — поприветствовал он. — Вроде как с петухами трогаться собирались?
— Ну уж нет, — покачал головой ведун. — Пусть этот горлодрал тут остается.
— И то верно, — расхохотался мужик. — Нам бы чего ощипанное с собой. А, Захар?
— Вон, цыпленка берите ощипанного, — предложил старший. — Всё, Малюта, в седло садись. Давайте мужики, поезжайте. Надеюсь, за день обернетесь. И осторожнее там. Так получается, неспокойным край наш оказался. Половцам не попадитесь.
— И на том спасибо, — натянул поводья Лабута, глядя как со двора выезжает Малюта верхом на светло-гнедой молоденькой кобылке, в ватнике, с огромным ножом на поясе и чересседельной сумкой перед седлом. — Давай, цыпленок, вперед поезжай. А то свалишься, мы и не заметим. А ты, я вижу, одвуконь?
Последний вопрос относился уже к Олегу, и ведун кивнул:
— Привык с заводными странствовать.
— Тут пути-то на день всего.
— Всё едино с заводным спокойнее.
— Может, и так, — не стал спорить бортник и кивнул Захару: — Ну, тоды мы тронулись.
— Счастливого пути, — махнул рукой тот и закрыл створку ворот.
Вместе с первыми петухами поднялось и ленивое осеннее солнце, почти мгновенно растопив иней, но всё равно почти не прибавив тепла. Чавкая копытами по размокшей от дождей дороге, путники добрались до леса, стали подниматься на холм.
— Скажи, Лабута, — спросил Олег, — а много тут у вас деревень окрест?
— Не то что много, — вздохнул рыжебородый, — зато почитай все родичи. Все вместе при дедах с Белоозера отъехали, вместе Коловороты встречаем да зиму провожаем, вместе Ладу да Триглаву величаем. Да и коли парни с девками женихаются, так тоже меж соседями дело крутится. В Елец али Кшень за женой али мужем ведь не отправишься, сам понимаешь. Так что не боись, всё едино за обиду нашу встанут, не отмахнутся.
— Это верно, — кивнул ведун. — Коли все родичи, то бросать друг друга грешно. Да и когда не родственники — всё едино лучше вместе держаться. Так много селений-то в здешней земле?
— Селезни тут недалече, за лесом зараз налево тропа пойдет. Глазок от мельницы по правую руку будет, Горелово за ним. Стежки, Козлов ближе к Кшени срублены, Долгуша еще останется да Сурава наша.
— Пять, шесть, семь, — закончил загибать пальцы Середин. — Ну, коли с каждого поселка по три десятка ратных, то меньше полутора сотен никак не выйдет. А с полутора сотнями мы и Чернобога из-под земли достанем да бороду ему выщиплем. Ну, давай, Малюта, погоняй! Что ты, как мертвый? И так застоялись лошади. Гони!
На рысях лошади промчались через сосновый лес минут за пятнадцать, после чего трое путников повернули налево, галопом пролетая над длинной лентой заливного луга, раскинувшегося по сторонам от прозрачного мелководного ручья. Когда позади осталось километров пятнадцать, лошади начали задыхаться, и путники перешли сперва на рысь, а затем на широкий шаг. Где- то еще через час впереди показались высокие деревянные стены — ручей впадал в реку аккурат вдоль одной из стен деревни,
— Чегой-то тихо в Селезнях ныне, — насторожился Лабута, привставая в стременах. — Ни тебе лодок на воде, ни баб у мостков, ни мужиков в поле. Самое ведь время под озимые пахать, коли не припозднились уже…
Олег промолчал, чуя недоброе.
Всадники опять перешли на рысь. Дорога отвернула от ручья, обогнула заболоченную ложбинку и направилась прямо к воротам. К воротам распахнутым, никем не охраняемым.
От селения не доносилось ни мычания скотины, ни стука топоров или звона молота, ни криков переговаривающихся издалека людей. Ничего.
— Хватит, — натянул поводья Середин. — Не нужно нам туда заезжать. И так ясно, что увидим…
— Ну, надо же… — вытянул из-за пазухи и зажал в руке ладанку бортник. — Самая богатая ведь деревня была. На реке выстроена, торговые гости часто от непогоды укрывались, припасы в путь прикупали. Ладьи стояли, рыбы ловили вдосталь. Сестра моя двоюродная сюда за кожемяку пошла годов десять назад. Дом у них у ручья стоял, калитка там была вырублена. К реке и ручью, шкуры выполаскивать… Подожди…
— Не нужно, — перехватил за поводья его коня ведун. — Хорошего ты там не увидишь. Только терзаний лишних на душу добавишь. Не нужно. Про Селезни половцев спросишь, когда мы к ним в гости придем. А ныне — поехали назад. Запомни, что увидел, да и поехали. Давай…
Середин развернул кобылу, поскакал назад по дороге, ведя скакуна рыжебородого в поводу, как заводного, и только спустя несколько километров отпустил. Оглянулся. Малюта мчался метрах в ста позади. Что же, мальчишку не потеряли — и то хорошо.
Дневали они возле двора мельника, не рискуя сунуться внутрь, и Олег, осмотревшись в незнакомом месте, заметил одну хитрую особенность: сверху, с дороги, видно было только узкий ручеек. Вот если спуститься к нему — тогда просматривалась и обширная запруда. А то, что это не бобровая работа, а человеческих рук дело — так и вовсе, пока плотину не пощупаешь — не понять.
После короткого отдыха бортник повел их к Глазку. Прежде, подъезжая ко двору мельника в сумерках, Олег этого отворота и не заметил. Двадцать верст, меньше часа на рысях — и впереди опять показался высокий частокол.
— Ты смотри, в избах печи топят, — с явным облегчением заметил бортник, хотя дымки тянулись всего над двумя трубами из более чем пятнадцати дворов.
Когда всадники остановились перед запертыми воротами, то двое воинов на свежесрубленном тереме даже не отворили створок, хотя Лабуту узнали и даже дали пару советов насчет дурных осенних пчел.
— У вас токмо дураки остались, — не выдержал бортник, — али из мужей еще кто уцелел?
Веселья его шутка не вызвала, однако ворота приоткрылись и наружу вышел полуголый мужчина с топором и щитом в руках. «Полуголый» означало, что волосы у него были сбриты не только с головы, включая бороду и усы, но и из-под мышек и с груди.
— Здрав будь, Рыжий, — кивнул он Лабуте. — Ответь, почто ты желаешь въехать в наш поселок вместе с сими незнакомыми нам путниками?
— Я вовсе не желаю к вам заезжать, Дир, — ответил бортник. — Староста наш, Захар, послал меня спросить, готовы ли вы поддержать нас в походе на половцев, что разорили нашу мельницу, наши дворы и деревню родичей наших Селезни, что стоит на реке Олым?
