обошел его кругом, потом отступил к хозяевам, поклонился:
— Простите, господин.
— Что?
— У северянина проколото ухо. Значит, он уже был рабом. На теле нет следов наказаний, ни открытых, ни скрытых. Видимо, он послушен. К тому же сразу выполняет команды, отданные жестами.
— К чему ты ведешь, Гультихар?
— Мне кажется, господин, он не понимает нашего языка. Зачем вам евнух, который вас не понимает? Как он станет передавать женам ваши приказы и пожелания, как выслушает их просьбы, как поймет прихоти и шутки?
— Да, — поморщился хозяин. — Об этом я не подумал.
— Опять же, господин, их ноги разбиты в кровь. Если оскопить их сегодня и пустить в гарем, они испачкают все ковры и полы… — Лопоухий склонил голову еще ниже: — Ваша воля превыше всего, господин. Как вы повелите, так и будет. Но если послать их в сады, то там заживут их раны, они научатся многим словам. Потом вы взглянете на них еще раз. А в садах сейчас как раз много работы.
— Да, — решительно кивнул Барсихан. — В сады. Я и так потратил на них слишком много времени. Идемте, друг мой. Оставьте этих дикарей, насладимся истинными ценностями.
Гультихар не разогнулся, пока владельцы не ушли в дом, после чего развернулся к невольникам и разрешающе махнул:
— Опустите руки. Стойте здесь…
Он побежал в дом следом за хозяевами. Середин наконец-то осмотрелся. Прохлада, которая сразу ощущалась при входе сюда с улицы, создавалась не только тенью от смоковницы и виноградных лоз, что плелись по решеткам, но и вытянутым и изогнутым полумесяцем прудом, так утонувшем в цветах, что сразу и не заметишь. Именно от него тянуло влажностью и легкой прохладой. Немалую роль, конечно, играли и высокие стены вокруг всего двора, что защищали от знойного ветра. У наружных ворот стоял один стражник с копьем и щитом, но без доспехов, еще один караулил калитку напротив. Два поста. Для круглосуточного караула требуется минимум шесть человек. Это если бессменно сторожить. Но наверняка они как-то меняются, отдыхают. Кого-то отправляют с поручениями, по делам, на охрану чего-то внепланового. Значит, можно считать, минимум десять человек здесь при хозяине быть должно. Если есть еще пара мест, которые караулить требуется — то и двадцать…
Олег закрыл глаза, тряхнул головой: к чему это он считает? Теперь его дело — молиться Маре и ждать первого снега. Кидаться с голыми руками даже на одного ратника — самоубийство. Он же обязан выполнить зарок, раз уж вырвалось такое обещание. Пять молитв в день до первого снега — а потом всё решится само собой.
Прибежал Гультихар, вставил серьгу Олегу в ухо, потом оттянул мочку Жусупа, кольнул ножом, вправил в отверстие другую серьгу. Махнул, зовя за собой, и пошел к калитке. За стеной оказался сад. Ближе к дворцу в четыре ряда старательно тянулись к небу пока еще молодые деревца, лет трех-четырех. Дальше возвышались уже более крепкие деревья, но всё еще без плодов, а в ста шагах начинался уже настоящий лес из желто-зеленых абрикосов. Там, под кронами, мельтешили люди — в мешковатых балахонах, с широкими деревянными ошейниками, выпирающими за пределы плеч.
Ведун содрогнулся. Он помнил еще со школы, как в кровожадном Древнем Риме такие «воротники» надевали рабам, чтобы те не ели хозяйских припасов, когда доводилось с ними работать. Но чтобы здесь, на утонченном Востоке, с людьми поступали так же варварски?!
— Зорди! — позвал лопоухий. — Зорди, ты где?!
— Да, господин, — появился со стороны деревьев высокий араб в матерчатом мешке с отверстиями для головы и рук. Его высокое звание руководителя подчеркивалось лишь тем, что он не носил деревянного «воротника».
— Возьми новеньких, одень и поставь на работу. Шкуру им не попорти, хозяин задумал евнухов из них сделать.
— Да, господин… — Араб оценивающе оглядел Олега и Жусупа, кивнул: — Пойдем.
Они пересекли обширный — не меньше полукилометра в длину — сад, за которым оказался глинобитный барак с плоской крышей. Между двумя дверьми, вытянув ноги, отдыхал в тени еще один воин, со щитом и мечом. Зорди почтительно поклонился караульному, зашел в одну из дверей, вернулся с двумя дерюжными мешками, плетеной корзиной двухведерного объема и «воротниками». Невольники натянули на голову мешки, подставили шеи. Воротники состояли из двух половин, которые связывались ремнями возле шеи. При попытке поднять руки воротник подпрыгивал, толкая в подбородок и затылок, согнутая рука упиралась предплечьем в край и как ни старайся, дотянуться до узлов не удавалось, до рта — тоже сантиметров пятнадцати не хватало.
— Перед едой сниму, — сказал Зорди, заметив старания ведуна, и сунул ему корзину. — Идем…
В конце дома десяток мальчишек лет десяти-двенадцати чистили абрикосы: косточку в одну сторону, мякоть — в поставленные рядом мешки.
— Ты… — ткнул пальцем араб в грудь Жусупа, — берешь полные мешки, выносишь по этой тропинке к щитам и раскладываешь слоем в один ряд. Ты… — Он дернул с собой Олега и подвел к одному из абрикосовых деревьев, под которым лежали сотни созревших и опавших плодов. — Собираешь отсюда и дальше, — он махнул рукой вдоль ряда деревьев. — Потом поворачиваешь и идешь обратно. И быстрее, а то гнить ягоды начинают.
Середин кивнул, наклонился и начал собирать. Работа была не очень тяжелая, но нудная, к тому же всё время с согнутой спиной, поэтому пара минут, что уходили на прогулку с собранной корзиной к мальчишкам и обратно, он воспринимал как отдых. С каждого дерева получалось набрать по четыре-пять корзин абрикосов, поэтому продвигался он вперед медленно и до конца ряда добрался только в сумерках. За это время под теми деревьями, под которыми он уже прибрался, успели нападать новые плоды. Но Олег к ним не стал возвращаться — иначе точно никуда не уйдешь.
Вечером Зорди свистком созвал рабов, разрешил им развязать друг на друге воротники, запустил в дверь рядом с караульным. Не в ту, в которую бегал за одеждой и воротниками, а рядом, с другой от воина стороны. Внутри в бараке было и вовсе темно, поэтому ужинать пришлось на ощупь: кажется, это был рис с курагой и чем-то подкисленная вода. Спать — на полу, благо там был насыпан толстенный слой слежавшейся соломы.
Утро началось с жиденькой мучной похлебки, заменяющей одновременно и питье, и еду, после чего под присмотром трех стражников с обнаженными зюльфикарами — широкими саблями с полуторной заточкой — рабы сами же закрепили друг на друге «воротники» и ушли работать.
Около полудня Олег услышал, как лопоухий Гультихар распекает Зорди, тыкая ему в лицо подгнивший плод и крича, что из-за лени рабов сгниет половина урожая. Середин пропустил этот скандал мимо ушей, как не имеющий к нему никакого отношения — но уже через час оказалось, что всё далеко не так просто. Посреди сада послышался свисток, созывающий невольников к надсмотрщикам. Здесь, помимо Зорди и Гюльтихара, стояли четверо стражников с саблями за поясом и более знатный воин — судя по плотной бархатной жилетке, золотой цепочке с кулоном и тюбетейке, украшенной от середины к углам линиями из правильных жемчужин. У него были пышные ухоженные усы и шрам через левую бровь.
— Что, обленились?! — громко рявкнул знатный воин, пройдясь вдоль выстроившихся рабов. — Милостивый Барсихан вас кормит, поит, бездельники, крышу дает над головой, дозволяет жить в прекрасном Хорезме, да будут вечными годы великого халифа, в знаменитом Кезике, попасть в который мечтают все обитатели подлунного мира, — а вы его разорить хотите, добро гноите хозяйское?! Бездельники! Руками не пошевелить, ноги не ходят?! Ну, так я расшевелю вас, грязные варвары! Эй, Гультихар, кому тут шкуру портить нельзя?
