Я встал со стула, понимая, что сейчас произойдет что-то. Вампир зашевелил губами, сначала беззвучно, затем я его услышал. Голос его стал громче, затем начал двоиться, троиться. Он уже кричал, притом так, что гудели решетки, разделяющие нас. Он кричал что-то вроде: «Теперь же, Ашмаи, лич и сеньор нашего народа, я предаю тебя этим людям. Я предаю твое дело и предаю твое имение! Я называю им твое настоящее имя, ибо имя это – Ас…».
В этот момент голос его пресекся, словно кто-то звук выключил, а сам он вспыхнул, как облитый бензином. По мне ударило страшным жаром, я едва успел отскочить, прикрывшись локтем, броситься к выходу, где в дверях столкнулся с двумя надзирателями, бегущими к нам. Но ощутив этот жар, они тоже бросились назад, топая ботинками по бетонному полу.
– Пожарных зовите! – заорал один из них.
Где-то громко затрещал звонок пожарной тревоги, послышались крики. Но все закончилось само собой – окутанное пламенем с головы до ног тело Арлана пару раз метнулось из стороны в сторону, ударилось в решетку с такой силой, что та загудела, упало навзничь, пару раз дернулось и затихло. Костер быстро догорел, и через пару минут о том, что случилось, напоминал лишь тяжелый запах серы и кучка пепла в форме тела скорчившегося человека. Я стоял, открыв рот от изумления.
– Какой прекрасный способ. – послышался у меня за спиной голос Бердышова. – Как же мы до него не додумались?
Я обернулся. Генерал стоял прямо у меня за спиной. Я не слышал, как он подошел.
– Не додумались до чего?
– До такого способа самоубийства, как тот, который вы видели сейчас. Вы же поняли, что вампир вовсе не собирался выдавать Ашмаи?
– Ну… да. Слишком уж громким и долгим было вступление. Много патетики.
– Верно. – кивнул Бердышов. – На нем было заклятие «огненной печати». Тот, кто выдает запечатанную тайну, сгорает так, как мы видели только что. Быстрая, неотвратимая смерть.
– И что? – не понял я, к чему он клонит.
– Знаете, я не всегда сидел в кабинете. – сказал он, прихватив меня за локоть и тихонько направляя к выходу. – В двадцатилетнем, примерно, возрасте, мне случилось попасть в плен. Мы тогда работали против одной странной секты с изуверскими наклонностями. Через день после пленения я мечтал о смерти столь же горячо, как и о жизни. Еще через день меня освободили. Чистое везение – банда просто напоролась на эскадрон зуавов, и к тому же меня забыли добить. Меня вылечили, но я помню каждую секунду своего дня в плену.
Мы поднялись по лестнице, по той самой, из подвала, по которой мне сегодня ходить уже довелось. Бердышов шел рядом, продолжая говорить.
– Мне повезло, а многим агентам так не везет. Что мы знаем о том агенте, который бесследно исчез с разгромленной явки в Биларе? Я знаю, вы об этом прочитали. Какую судьбу он встретил? Ведь это так просто, не дать пленному покончить с собой.
– Верно, не сложно. – осторожно подтвердил я.
– А теперь представьте, что я наложил… не сам, разумеется, но все тверские маги по моему ведомству служат, наложил на вас заклятие «огненной печати». А еще лучше – заклятие «ядовитой печати», отравляющее быстро и безболезненно. А предмет, который вам нельзя разглашать… ну… – он поискал глазами по сторонам, затем вытащил из кармана свой бумажник.
Раскрыв бумажник, он заглянул в него, быстро пересчитал купюры.
– Вот… двести двадцать рублей на ассигнации. И это мы можем сделать секретом, если пожелаем. И теперь, для того, чтобы вы могли в любую секунду покончить с собой, вам достаточно будет выкрикнуть: «В кошельке у Бердышова такого-то числа такого-то года было двести двадцать рублей на ассигнации!». Ну, или еще что-нибудь. Каково?
Я даже остолбенел от такой простоты решения. Действительно, кто меня спросил бы о такой ерунде? Никто. Кому это охота знать? Никому. Даже мне самому. Плевать мне, сколько сейчас денег в кошельке у Петра Петровича Бердышова. Можно ли сделать это смертельной тайной? Да проще некуда, что угодно можно сделать. То, что ты будешь повторять вслух во время наложения заклятия. И окажись я в руках у… того же Пантелея, например, я смогу убежать в смерть от того, что может быть хуже оной.
– Скажите, ваше высокопревосходительство… – обратился я к Бердышову. – А нельзя ли мне стать испытателем подобного способа?
– Почему бы и нет? Придумайте только, чем вы никогда в жизни не станете говорить вслух, даже будучи мертвецки пьяным. Что вам не важнее всего в жизни?
26
Выбрался я из Контрразведки уже затемно. И, к своему удивлению, обнаружил Машу, сидящую в кабине полуторки и читающую газету. Вид у нее был как у любого человека, просидевшего несколько часов в ожидании кого-то, понурый и усталый.
– Маша… а почему ты здесь? – спросил я. – Мне сказали, что всем готовы снять номер в гостинице «Волга». И это совсем рядом.
– Я не пошла. – ответила девушка, отложив газету. – Решила все же дождаться тебя. Думала, что недолго, а потом уже вроде бы и уходить смысла не стало, решила, что скоро придешь. А ты там совсем застрял.
– Верно, застрял вовсе. – согласился я. – А Лари?
Маша фыркнула, затем сказала:
– Нашу Лари аж четыре кавалера увели. Взялись сопроводить до отеля или не знаю куда. Один багаж нес, второй беседой развлекал, еще двое следом семенили. Она уже блистает на весь город. Думаю, что мы ее больше не увидим.
– Я тоже так думаю. – согласился я, хоть и с некоторым сожалением. – Поедем устраиваться в гостиницу?
– Поехали, чего нам еще здесь дожидаться? – пожала она плечами.
Действительно, до гостиницы ехать было совсем недалеко. В другое время в «Волгу» я бы и не поперся, не мой стиль, масштаб, да и цены не мои, но нам забронировала комнаты Контрразведка, так что грех было отказываться. Конечно, подъезжать туда надо на «Чайке», «Стриже» или на извозчике, на худой конец, а не на замызганном военном грузовике, груженом бочками с бензином. Но тут уж ничего не поделаешь, ночь на дворе, ехать искать другую гостиницу не с руки.
Отель «Волга» расположился на Арсенальной набережной, протянувшейся по всему правому берегу Великой на всю длину города. В середине своей набережная была самым популярным променадом, на который каждый вечер выходили на прогулку все, кто относил себя к светскому обществу города. Шутка ли сказать, в Твери к настоящему моменту проживало больше ста тысяч человек! Разве только Нижний Новгород был больше, даже в Царицыне по слухам – не больше восьмидесяти тысяч жителей.
В начале же своем и в конце набережная вовсе не была столь аристократичной. С одной стороны она упиралась в порт со всеми вытекающими последствиями в виде припортового шумного района, с многочисленными кабаками и заведениями сомнительных свойств, с другой же упиралась в промзону, теряясь между заплетенными по верху колючей проволокой стенами, окружающими заводы и мастерские.
На границе этого района располагался Отдельный охранный полк полевой жандармерии, точнее – один его батальон, и именно этот район они и должны были охранять сильней всего. Что и делали. Здесь в позднее время было тихо и пусто, лишь время от времени проходы мерили шагами военные патрули, а сверху на них с вышек поглядывали частные охранники. Заводы берегли как зеницу ока, а пороховой завод, выпускавший еще и тротил, был помимо охраны обычной окружен магическими ловушками, и там постоянно дежурили как минимум два колдуна из ведомства Контрразведки, постоянно следящих за своим хозяйством.
Центр же города был застроен каменными трех, а то и вовсе четырехэтажными домами. Первые этажи
