— Кто ты? — спросила она, набравшись храбрости. Внизу, под краем мира, застыл Бхас. Он был очень доволен. Светлые боги наверху забыли о его существовании.
— Я дух этого места, — вкрадчиво произнес он. — Я могу принести тебе много радости.
— Тогда покажись, — беспечно сказала юная богиня.
Актер натянул черный шелковый капюшон на страшную маску Бхаса. Он ловко, по-змеиному взобрался на верхнюю часть сцены. Из руки фокусника росли ядовитые розовые колючки, перемежаемые черной бритвенной травой.
Высокий, стройный, он очень заинтересовал богиню. Черные одежды были мрачноваты, но зато выгодно облегали прекрасную фигуру. С учтивым поклоном незнакомец протянул ей букет растений из адской бездны. Хашипут приняла подарок, но колючки впились ей в руку, а трава порезала нежные пальцы. Богиня рассердилась, красноватая дымка наполнила воздух.
— Это мир моего отца, — закричала она. — Прочь отсюда, пока я не позвала его.
— Как угодно, прелестная богиня, — ответил Бхас. — Но позволь мне сперва принести свои извинения.
Фокусник высоко поднял руку, и красная дымка ее гнева втянулась в его сложенную ковшиком ладонь. В руке появилась серебряная чаша, и Бхас протянул ее богине.
— Омой свои пальчики, прелестная Хашипут, — вежливо произнес он.
Гнев так быстро испарился, что изумленная девушка послушно опустила руку в прозрачную жидкость. Кровь закружилась в чаше, и жидкость стала темнеть, затем почернела. Хашипут почувствовала в руке невыносимую боль.
— Что ты сделал! — ахнула богиня.
Бхас разразился сухим, злорадным хохотом.
— Бедная Хашипут! Не вздумай обращаться к отцу, иначе твои пальчики навсегда останутся такими. Взгляни сюда!
Она посмотрела на руку. Кожа стала темной и пятнистой, пальцы раздулись.
— Ты заплатишь за это! — закричала богиня, но Бхас сжал ее руку горячей сухой лапой.
— Я платил долго, не сомневайся, — проскрежетал он низким злобным голосом, — но эти времена прошли. Помни, если расскажешь отцу, станет еще хуже. Подумай о старости, об ужасных морщинах.
Бхас выпустил девушку, и она поспешно умчалась прочь.
Во дворце богиня прокралась в свои покои, пряча руку в складках платья. К счастью, по дороге она не встретила других богов и полубогов. Боль слегка утихла, и девушка с ужасом рассматривала изуродованную конечность.
В те времена боги были выше смерти и разложения. Хашипут взглянула на иссохшую, покрытую пятнами старости руку и упала на выстланный золотыми листьями пол своей спальни.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Воздух наполнился прохладой, но по лицу Руиза струился пот. Феникс неподвижно лежала на сцене, как отброшенный за ненадобностью увядший цветок. Зрители затаили дыхание. Черный занавес опустился, скрыв сцену.
Когда он поднялся вновь, Хашипут прислуживала за гигантским столом своему отцу, богу богов Канешу. Обе руки ее были завернуты в радужную кисею.
Богиня старалась держаться подальше от его всепоглощающей пасти. Конечно, он не проглотил бы ее намеренно, но рот бога был столь велик, а голод столь ненасытен…
Лапы его, длинные и узловатые, как ветви, без устали загребали в пасть жертвы, приносимые жрецами. На столе появлялись все новые горы еды: быки, корзины сладких плодов, птицы, снопы спелого зерна, свиньи. Жрецы полагали, что самого капризного и могущественного бога лучше постоянно занимать чем-то приятным. Канешу беспрерывно работал челюстями, но поток жертв не оскудевал. Кое-что из еды падало, и крошки подбирали смертные прислужники, крохотные, словно насекомые под столом божества.
— Отец! — закричала Хашипут, собираясь признаться в своей глупости. «Он всесилен, он все исправит!»
— Я рад тебя видеть, дочь, — громовым голосом ответил Канешу.
Богиня почувствовала неприятное жжение в руке.
— Отец, — неуверенно начала она, — со мной произошла очень странная вещь.
Ей с трудом удалось подавить крик. Страшная боль пронзила руку. Украдкой Хашипут посмотрела на руку, которую она не осмеливалась вынуть из-под стола. Вверх по запястью ползла омерзительная темная полоса. Выше была гладкая, белоснежная рука богини. Кисть же напоминала сморщенную старушечью лапу.
Хашипут вспомнила предостережение демона:
— Я… я страдаю от… кажется, смертные называют это «боль в животе». Как такое возможно, отец?
Полоса разрушения остановилась чуть выше запястья. Хашипут почувствовала, что сейчас вновь лишится чувств.
Канешу стал жевать чуть медленнее, задумчиво глядя на дочь. Потом он улыбнулся.
— Ты слишком разборчива в еде, дочь моя. Разве ты не знаешь, что это недопустимо даже для богов? — Отец расхохотался, изо рта его вырвалось облако зловония. Девушка затаила дыхание. — А может, ты выпила слишком много нектара из амбровых ягод?
— Наверное, так и есть, — ответила Хашипут, вымученно улыбнулась и покинула трапезную.
Руиз смотрел, как Феникс, вернувшись в свои покои, медленно снимает кисею с руки. Его передернуло от сострадания и омерзения. Благодаря информационному погружению он знал, что прежде, чем руку сварили в кипящем масле, нервы были блокированы, но смотреть на изуродованную конечность было нелегко.
Со сцены взвился занавес и волшебным образом повис в ночном небе. Конец очередного акта. Во время короткого антракта Руиз старался думать о чем угодно, только не о боли, которую испытывает Феникс.
Началось следующее действие. Капюшон все еще скрывал маску на голове старшего мага. Он сидел абсолютно неподвижно, подле него стояла на коленях Феникс. Остальные фокусники в масках застыли по углам сцены. Факелы по периметру сцены зажигались и гасли без всякого внешнего воздействия. Бхас поднял руки в приветственном жесте.
Демон поджидал Хашипут на краю мира. Юная богиня зарыдала и упала к его ногам:
— Умоляю, скажи, чего ты хочешь от меня?
В сухом, властном голосе послышались нотки нежности:
— Я только хочу помочь тебе, прекрасная Хашипут! Мука необходима, она — залог твоего будущего счастья.
Хашипут, дрожа, подняла обезображенную руку. Бхас долго молчал, потом спросил с жадным любопытством:
— Ты столько веков сохраняла девственность. Почему?
Богиня гордо выпрямилась, забыв о боли:
— Тебя это не касается!
Голос Бхаса прогремел в тишине, подавляя ее своей мощью:
— Ты забываешься, Хашипут! Это касается меня, потому что я так решил!
Факелы на сцене замигали быстрее, из оркестра раздался низкий, отрывистый вопль инструментов.
Приблизились сыновья Бхаса. Там, где ступал Тетри, бог голода, судорожно извивалась трава засухи. В следах, оставляемых богом рабства Менком, немедленно прорастал вонючими клубками отвратительный смертник. Зрители ощущали его гнилостный запах. Хашипут впервые заметила эту пару и в ужасе
