уеду отсюда.
— За три месяца можно многому научиться.
— Давайте сделаем так, — предложил Григорий Васильевич, — пусть приходит на представление. А там будет видно. Я за это время подумаю.
— Вот правильно! — Горшков крепко, от всей души пожал фокуснику руку. — Так будет ближе к делу. Я, конечно, понимаю, что легче моржа там или бегемота с носорогом к работе приучить, чем Головёшку. Но бросать его на произвол глупой судьбы мы права не имеем.
Двенадцатый номер нашей программы
На арену действия проникает дедушка
Оркестр, сыграйте в таком случае что-нибудь не очень весёлое. Прошу!
С рынка Лёлишна вернулась усталая, до того усталая, что как села на табуретку, так и сидела. Дедушка спросил:
— Что с тобой?
— Устала немного.
— Ничего себе, немного! — возмутился дедушка. — Я вижу. Так вот, с завтрашнего дня я хожу на рынок, я хожу по магазинам!
— А сзади я на скорой помощи?
— В этом не будет необходимости. Выдержу.
— Я тоже выдержу. Сейчас отдохну и начну готовить обед.
— А почему не я?
— Потому что у тебя обязательно что-нибудь сгорит, убежит, уплывет. А потом будет плохо с сердцем. А скоро вернётся Эдуард Иванович, его надо накормить.
— Нет, нет, так больше продолжаться не может! — разгорячился дедушка, — Я обязан о тебе заботиться, а не ты обо мне. Я старше. Отныне я всё беру на себя. И никаких скорых помощей! Мне всего семьдесят шесть лет! — Он схватился за сердце.
И сел.
— Тебе нельзя волноваться, — сказала Лёлишна, — а устала я оттого, что много переживала. Мы были в цирке на репетиции, и Виктор попал в клетку ко льву.
— Когда похороны? — прошептал дедушка.
— Всё окончилось хорошо. Но мне до сих пор страшно.
— Даже мне стало страшно. Со львами шутки плохи. Я, пожалуй, прилягу.
Лёлишна помогла ему лечь и принялась готовить обед.
Работа всегда отвлекала её от грустных мыслей, но сейчас этого не случилось. Она всё вспоминала и вспоминала лицо Виктора, когда к нему приближался Цезарь…
— Хочется теперь тебе быть укротителем? — спросила Лёлишна, когда они вышли из цирка.
— Не знаю, — ответил Виктор.
«А вот мне захотелось стать укротительницей, — думала она, разжигая духовку, — захотелось и — всё! Мне не забыть, как ворвался в железный коридор Эдуард Иванович. Лев мог убить его одной лапой, а… убежал!»
Эх, если бы она была мальчишкой!..
Она бы
СТАЛА БЫ!
И Лёлишна представила,
как она в ярком цирковом наряде,
с бичом в руке,
с пистолетами за кожаным поясом
под звуки марша выходит на манеж.
На тумбах сидят гордые львы и львицы.
Она их не боится нисколечко.
Они слушаются её, как отличники учительницы.
Cо всех сторон раздаются голоса:
— Да ведь это Лёлишна!
— Это у которой дедушка с больными нервами?
— Которая квартиру не может обменять?
— Она! Она!
— Вот это да!
И наступает главный номер, такой, какого ещё но было в цирках.
Лёлишна садится на самого большого льва и кричит:
— Но-о-о-о!
Лев скачет.
Она держится руками за его гриву.
Он бежит и рычит.
Рычит и бежит.
— Тпру! — останавливает его Лёлишна и под гром аплодисментов спрыгивает на арену.
Но вдруг один из львов бросается на маленькую дрессировщицу.
Она стреляет из обоих пистолетов.
Грохот.
Дым.
— Лёля! — слышит вдруг она голос дедушки. — Что там за дым? Что горит?
Дым шёл из духовки — горело мясо.
Лёлишна вытащила кастрюлю, раскрыла окна и полотенцем стала выгонять дым.
Такое с ней случилось впервые, и она, конечно, расстроилась. Во-первых, просто жаль мяса, во- вторых, она вообще не любила, если что-нибудь получалось не так, как надо.
«Размечталась тут! — мысленно ругала себя Лёлишна. — Верхом на льве кататься вздумала!»
И ещё она вспомнила, как на днях рассердилась на дедушку за сгоревшую рыбу.
— Вот, — виновато произнесла внучка, когда он вышел на кухню, — размечталась и прозевала.
— Бывает, бывает, — улыбаясь, сказал дедушка и уточнил: — Со всеми бывает. А о чём размечталась?
— Да так, — уклончиво отозвалась внучка, — о разных разностях.
Но дедушка не уходил. Он стоял в дверях, словно пришёл за чем-то, а за чем именно, забыл. Лёлишна срезала с мяса горелую корку. Помявшись, дедушка спросил:
— Видимо, этот случай с Виктором подействовал на тебя? Быть дрессировщиком — занятие, как ты поняла, не из безопасных? Ничего в нём привлекательного, конечно, нет?
— Что ты! — вырвалось у Лёлишны. — Это так здорово!
— Но ведь в перспективе — их обязательно едят. Укротитель ошибается один раз в жизни, ты ведь слышала? И потом… девочек-дрессировщиц не бывает.
— Не было, ты хотел сказать?
— И не будет. Кстати, — напомнил дедушка, — мне ведь нельзя волноваться. У меня, и ты это хорошо знаешь, больные нервы.
— Волнуешься ты напрасно. Ни в какие дрессировщицы никто меня не возьмёт, — грустно проговорила Лёлишна. — А нервы мы тебе вылечим.
— Ты должна дать мне честное слово, — раздражённо сказал дедушка, — что ты забудешь о всяких там хищниках вроде львов! Я жду!
— Я не могу дать такого слова, — тихо, но твёрдо сказала Лёлишна, — потому что я ещё ничего не знаю. Пока я ещё только думаю.
