Дети одеты как на парад: чистенькие, опрятные, ни пятнышка, ни прорехи. И играют, словно автоматы у конвейера: ни лишнего движения. Но больше всего меня поразило выражение лиц. Дети смотрели так, словно знали, как
Шаман оставил нас у забора. Сам пошёл к длинному зданию в центре посёлка. Дом этот, видимо, считался роскошным: его стены были выкрашены охрой, а на окнах золотились наличники в виде волчьих голов. И черепица на крыше лежала в несколько слоёв. Богатый дом.
Там шаман задержался надолго. Когда же появился, за ним шёл высокий грузный человек в лиловом халате. Усы великана свисали, словно моржовые клыки.
– Вы – злые люди с небес? – поинтересовался великан, едва увидев нас. – Здоровья вам.
– Здравствуй, – отозвался я, а Шиона добавил: – Злые люди на небесах больше не живут. Их убили мы – добрые люди из космоса.
Великан устало улыбнулся. Так улыбаются глупым шуткам уважаемого человека.
– Мы проводим вас много-много есть. Пить. Всё, что нужно.
– Можешь говорить с ними на языке шаманов, Коляшка, – остановил его шаман. – Они мудрые. Всё понимают. Неужели ты забыл драгоценного начальника Шиону?
– Нет, не забыл. Благодаря ему сын древа даровал нам
Перед тем, как войти в ворота, Коляшка сорвал лист с дерева. Показал его фигурке обезьяны, вырезанной на столбе. Шаман кивком приказал нам сделать то же самое.
Перейдя линию ворот, мы оказались во власти множества местных правил и установлений. На перекрёстках висели клетки с разноцветными птицами. Переходить от дома к дому можно было лишь по разрешению зелёной птицы. Надписи на стенах следовало читать, даже не зная языка. При малейшем отхождении от ритуала Коляшка хватался за нож.
Наконец нас привели к симпатичному белому домику в тени двух сосен.
– Вот ваш дом, – объявил Коляшка. – Мы вас ждали. Он, – великан кивнул на Шиону, – обещал вернуться и привезти воинов. Сильных воинов. Слово надо держать. Тогда
– Сын Древа навестит вас ночью, – поддержал его шаман. – Всё узнаете. Будьте готовы. – И они ушли, оставив нас одних.
Гостевой домик оказался уютным. Крышу его покрывала свежая солома, на стенах висели гирлянды из хвои. Напротив крыльца стояла дряхлая виселица. Кожаные ремни почти сгнили, да и перекладина оставляла желать лучшего. У подножия виселицы росли болезненные красные цветы – словно расплескалась кровь.
Глядя на повешенного, мать Хаала презрительно оттопырила губу:
– Обрядовое творчество, да? Мир язычников, вот что это такое. Шиона, вы притащили нас в обиталище скверны.
Отшельник развёл руками:
– Ничего не знаю. При никудышненьком такого не было.
Он помрачнел. Не было, не было, да что-то всё-таки было… Я обошёл вокруг столба. Повешенный висел вниз головой. Руки его перекрещивались на груди, свободная нога была согнута в колене – издалека он напоминал перевёрнутую четвёрку. На сведённом судорогой лице застыла улыбка.
Деревянная скульптура. Но какое мастерство!
– Извращённое понимание искусства. И язычники уверены, что почтили этим Господа!
– Только не устраивай костров инквизиции, умоляю. Вполне симпатично.
Альберт постучал повешенного по животу. Дерево отозвалось глухим утробным звоном.
– Мне кажется, – пробормотал не-господин страха, – что он живой.
– И смотрит на нас. Пойдём отсюда.
Мы вошли в дом. С неприятным чувством я обнаружил, что на соломенных циновках красным нарисованы силуэты подошв. Я разулся. Мои кроссовки как раз идеально подходили к силуэтам. Для пробы я переставил их на соседние – линия выбилась из-под подошвы.
Всё шло так, как должно было идти. Сила пульсировала в воздухе. Каждый из рабов круга меняет мир, наполняя его своим безумием. Альберт, Хаала, Шиона… Мы на правильном пути. Где-то рядом скрывается четвёртый человек круга.
Мы прошли в комнату. Циновки под ногами сменились бледно-зелёными матами из сушёной травы. Повсюду царил порядок: нервный, отчаянный. Тот, что возникает у измученной хозяйки, готовой убить за кружку, положенную не на своё место. На полу лежали коврики: раскрашенный под гранит – для Альберта, затканный золотом и серебром – для Хаалы. Шионе достался коврик, играющий бликами морских волн. Мне – с абстрактным орнаментом. Коврик, украшенный листвой и желудями, оставался пуст.
– Садитесь, злые люди с небес, – усмехнулся я. – Места уже приготовлены.
Мы расселись на ковриках. Откуда-то появился грозный мохнобровый старичок в белом переднике. За ним семенили насупленные дети лет одиннадцати-двенадцати. В белых передниках, с подносами в руках. Руководствуясь одними им известными правилами, дети расставили на матах чашки, чайники и тарелки с травой.
– Злые люди со звёзд. Отдыхать. Вы устать, мы – чай, травка. Хорошо!
Самый младший высыпал в глиняную плошку горсть сушёной травы. Высек искру. По комнате поплыл аромат нагретого солнцем камня, цветов дикого лука и молочая. Кланяясь, словно автоматы, слуги вышли в дверь. Дети попадали точно в такт со своим начальником, и от этого становилось жутко. Хаала вздохнула:
– Андрей, это всегда так бывает? Каждый новый человек круга воспринимается таким, – она огляделась, ища слово, – чудовищем?
– Да. Помнишь лионесцев на «Красотке Игрейн»? Вы превратили их в животных. Я не знаю, как вы живы. Почему вас не убили до сих пор.
– Мы хорошо притворяемся, – заметил Альберт. – Вот я, например: всего боюсь, однако же делаю что-то. Иногда получается, иногда нет… Я что-то не так сказал? – испуганно глянул он на нас.
– Всё так, – неожиданно мягко улыбнулась Хаала. Она повернулась ко мне: – Андрей, ты первый, кто принял меня такой, какая я есть. Пусть у тебя были на то свои причины и своя корысть – неважно. Господь не различает рек по истокам. Спасибо тебе.
Шиона терпеливо ждал, пока закончатся откровения. Затем, кряхтя, потянулся к чайнику. Наливал он чай на особенный манер: низко опуская пиалу, так что струя лилась с высоты.
– Униженный вот что скажет, – объявил он, раздавая чашки. – Вы рассеяли мрак моей души. Убогонький ведь кем был раньше? Мерзавцем. Сволочью. По делам, как говорится, и плеть. Вы же иное, храни вас будда Вайрочана.
Пока он говорил, я взял с блюда лист салата. От аромата курений голова стала лёгкой, как воздушный шарик. Я оторвал кусок и принялся жевать.
– Всё это, – Шиона неопределённо обвёл вокруг себя рукой, – есть отражение чаяний убогонького. Когда появился сын древа, он так сказал: соберите силу желаний своих, и да воплотятся они. По его слову и вышло.
Вкусно. Я схватил сразу огромный пучок травы. Сочная, кисловатая – её хотелось есть ещё и ещё. Такое со мной бывало лишь однажды. Я заболел, а Галча принесла мне лимон к чаю. Этот лимон я сжевал со шкурой – словно яблоко. До сих пор помню удивлённые глаза
