возмущались тихо, без злобы и угроз, как бы следуя обычаю хаять любое распоряжение вне зависимости от степени его разумности.
– Так. Связь с уехавшими есть?
– Пока ничего, Александр Григорьевич, – чуть пожал плечами Канцевич. – А у вас как?
– Никак. Запасные – откровенный сброд, готовый жрать на халяву, спать круглыми сутками и при этом считать, будто охраняет завоевания революции. Да этого и следовало ожидать. В общем, если кто поступит в бригаду, то это будут либо не связанные с запасными офицеры, либо горожане.
– Может, к лучшему, – спокойно произнес начальник штаба. – Зачем нам человеческий мусор?
– Вы правы. Только не слишком ли много мусора развелось? – Аргамаков вдруг ощутил навалившуюся усталость. – Если честно, то порою, Александр Дмитриевич, я начинаю элементарно сомневаться в успехе нашего предприятия. Такое впечатление, что большинству оно абсолютно безразлично. Можно одолеть неприятеля, но как победить врага в людских душах? Тут поневоле опускаются руки. Если бы был Государь, чтобы бросить клич Его именем! Как ни крути, здоровая часть населения продолжает испытывать симпатии к царскому имени. А местные баюны… Пока их слушают, согласны, потом начинают что-то понимать. Не власть, а убожество. Не вижу у нее никаких перспектив. Видимость, она видимость и есть. Сыт ею не будешь.
Вид у командира был предельно усталым. Словно у человека, долго и упорно карабкающегося в гору, добравшегося до вершины и понявшего, что восхождение не имело смысла. Перед другими Аргамаков сумел бы собраться, вновь выглядеть образцовым командиром, однако Канцевич был одним из немногих, от кого у Аргамакова не было тайн.
– Все преходяще, Александр Григорьевич. Если захотят удержаться у власти, то поневоле займутся делом. Нет – найдутся другие. Свято место пусто не бывает.
– Оно и плохо. Когда слишком много кандидатов, побеждает не самый лучший, а самый беспринципный. Как вылезет наверх этакий Муруленко, и будет конец. Даже не знаю, может быть, стоит отдохнуть, а потом идти дальше? Вдруг где удастся напасть на следы Императора?
Узнать, что Государь жив и где-то собирает верных людей, было самой заветной мечтой не только Аргамакова, но и всех бойцов отряда. Без этой мечты они бы ни за что не устояли против обрушившихся напастей и тем более не смогли бы организованной силой проделать поход сквозь хаос и кровь рухнувшего в одночасье мира.
– А вы знаете, Александр Григорьевич, как называют себя наши бойцы? – Канцевич решил хоть отчасти отвлечь командира от тяжелых раздумий.
– Как? – без особого интереса спросил Аргамаков. Очень уж тяжело и муторно было на душе.
– Аргамаками, – невозмутимо поведал Канцевич.
– Как?!
– Аргамаками, – повторил начальник штаба.
Найти ответ Аргамаков не сумел. Он несколько раз собирался что-то сказать, приоткрывал было рот и в конце концов произнес лишь одно многозначительное слово:
– Да…
– Сам услышал недавно. Тут после боя наши стали говорить с горожанами, и на вопрос, откуда мы взялись и кто такие, солдаты с гордостью сообщили: «Мы – аргамаки!» – позволил себе улыбку Канцевич. – А тут смотрю, и господа офицеры стали именовать себя не иначе.
Командир бригады в задумчивости принялся теребить бороду. Весть погасила усталость, и на душе стало по-хорошему радостно. Нет ничего плохого в том, чтобы служить предметом гордости своих подчиненных. Напротив. Сумел заслужить любовь, значит, не зря даны тебе двухпросветные, а то и беспросветные погоны. Если командир не пользуется уважением в собственной части, то это не командир, а так… Пустое место, наподобие местного правительства. И высший идеал – Суворов. Человек, одно имя которого заставляло воинов совершать чудеса. Манией величия Аргамаков не страдал, рядом с генералиссимусом себя не ставил, но людям был благодарен за их любовь и преданность. О том, что эту преданность он сумел заслужить, как-то не подумалось.
– А вы знаете, Александр Григорьевич, в городе находится Селивачев. – Канцевич, как всегда, выглядел невозмутимым, но глаза под пенсне смотрели на командира с явным удовольствием. Мол, вот и вылечили тебя. А то – устал, опускаются руки!..
– Тот самый? – встрепенулся Аргамаков.
Весь долгий поход он мечтал, что найдет кого-нибудь старше по званию, кто сумеет повести людей за счет одного имени. Как ни крути, одно дело знаменитый генерал, и другое – обычный полковник, каких в императорской армии было пруд пруди.
– Да. Живет частным образом, никуда не лезет. Даже на улицу, говорят, выходит нечасто.
– Так. Надо будет кого-нибудь к нему послать. Впрочем, что это я? Надо самому съездить. – Аргамаков испытал одновременно и облегчение оттого, что сможет переложить на кого-то свою ношу, и некоторую досаду. Бригада-то его.
Он быстро прикинул текущие дела и объявил:
– Наверное, сейчас и съезжу. Пока все тихо.
Начальника штаба Аргамаков с собой звать не стал. Не те времена, чтобы, уезжая хоть на час, не оставлять на месте прямого заместителя.
– Поезжайте, – вздохнул Канцевич.
Для самого себя по нынешнему смутному времени лучшего начальника, чем Аргамаков, он не желал.
Как оказалось, Селивачев снимал в Смоленске небольшой одноэтажный домик. Жили вчетвером. Сам старый генерал, его пожилая супруга, ее служанка и старый же денщик. После развала и отставки особых средств у генерала не было. Жил кое-как, ничуть не лучше простого обывателя. Но все- таки жил. Очень уж многие соратники и сослуживцы были убиты за то, что имели счастье служить Родине и Государю.
У входа в дом Аргамаков еще раз оглядел себя и впервые пожалел, что не имеет парадной формы. Впрочем, сам Государь с начала войны надел обычную гимнастерку с защитными погонами и объявил, что не снимет ее до конца войны. Война же, как понимал ее Аргамаков, так и не кончилась, и кончится ли когда- нибудь, Бог весть.
– Так вы и есть тот самый Аргамаков? – Селивачев посмотрел на явившегося к нему полковника с определенной гордостью. Вот, мол, жива еще армия!
– Наверно, он, ваше высокопревосходительство.
– Что ж, очень рад. Да вы садитесь, полковник. Сейчас жена на стол что-нибудь соберет. Разносолов не обещаю, но чем, как говорится, богаты…
– Благодарю, ваше высокопревосходительство, но я недавно отобедал, – Аргамаков успел оценить крайне небогатую обстановку генеральской квартиры.
– Тогда хоть чайку.
Они сидели друг против друга, и Аргамаков невольно подмечал, что генерал выглядит каким-то потерянным, надломленным всем пережитым. Человек, чье имя совсем недавно гремело на фронтах и служило своеобразным гарантом победы. И вот теперь он, постаревший, осунувшийся, живет в какой-то без малого избушке, и все вокруг напрочь забыли, что был такой славный генерал. Или хорошо, что забыли? В противном случае мигом нашлись бы желающие отомстить былому начальнику, нет, не за обиды, за прежнее высокое положение.
– Ваше высокопревосходительство! От лица всех господ офицеров и солдат позвольте предложить вам возглавить нашу бригаду. Мы уверены, что с вашим опытом вы сумеете обеспечить безопасность губернии, а затем, с Божьей помощью, помочь патриотическим силам в деле воссоздания России.
Получилось несколько выспренно, но как еще сказать немыслимое по всем воинским канонам! Армейская часть предлагает (!) постороннему начальнику вступить в командование ею. Если вдуматься, абсурд. При всем желании ничего нелепее не придумаешь.
Селивачев отставил стакан и долго смотрел куда-то в сторону. Его седые усы уныло свесились по сторонам рта.
– Прошу прощения, полковник, вы сами верите в то, что сказали? – Генерал, наконец, перевел взгляд на
