Отсюда непременно надо сбежать!
Бежать надо. Ох. Но как?
Если бы Саша не удрал противу всех правил и расчетов, наверное, он сумел бы подсказать ей что- нибудь. Этот маленький гений разрушения был слишком хорош в своей роли, чтобы нормальные люди могли понять,
Маньяк или гений?
Пусть Господь рассудит. Для нее Саша – прежде всего сын, первенец, странный, но родной и любимый человек.
Младшенькая то и дело подкатывала к Кате с сумасшедшими планами освобождения. Катя и сама была не промах, юность ее прошла отнюдь не в инкубаторе. Здравого смысла и опыта госпожи Сомовой оказалось достаточно, чтобы с треском провалить одиннадцать дочерних прожектов. Оригнальные, радикальные, задуманные с огоньком, все они оставались недостаточно безумными. Катя хорошо знала дочь: присутствие старшего брата подобно сильному магниту влияло на ее внутреннюю сущность, можно сказать, искривляло ее; но возраст все поправит. Когда-нибудь у нынешней егозы будет очень спокойный и уравновешенный характер. Оставит она за бортом и упрямство, и язвительность… Наверное.
Впрочем, упрямство у них фамильное. По обеим линиям. Можно сказать, визитная карточка.
На седьмой или восьмой день плена Сомова-старшая окончательно убедилась: они вдвоем с дочерью не в состоянии разработать какой-нибудь технологический или силовой план побега.
С отчаяния она даже начала размышлять о соблазнении капитана Каминского. Сначала идея показалась ей не столь уж отвратительной. Катя представляла себя на месте леди Винтер, коварно совратившей своего тюремщика. Или какой-нибудь, прости Господи, Клеопатры, сумевшей на время подчинить себе волю самого Цезаря.
Мысль об использовании Каминского растревожила ее.
Катя занялась продумыванием конкретных ходов. Она уверена была в том, что блестящую идею, если это, разумеется, по-настоящему блестящая идея, всегда можно реализовать. Надо только прочувствовать общую ситуацию и распознать уязвимые места неприятеля.
Ведь он здесь тоже не первый день. И на женщин у него времени нет.
У любого мужчины можно пробудить желание. Была бы воля к действию.
Придумать предлог для беседы…
Кое-какие детали изменить в одежде…
Быть раскованной внешне и сконцентрированной внутри…
Улыбаться вот так…
Мужчины подобного типа любят разговоры о службе…
– …Мама, как ты думаешь, я выгляжу на шестнадцать или нет?
Катя вмиг отрезвела. Н-да. До чего ж заразительны кретинские мысли!
Первым делом она отвесила дочери пощечину.
– Даже не думай, паршивка!
Потом, когда Варенька застыла, и по щеке ее поползла слеза, Сомова старшая порывисто обняла дочь.
– Ну что, что ты Варенька. Не надо. Даже думать о таких вещах не надо.
Дочь молчала. Как будто окаменела.
– Прости меня, Варя. Пожалуйста, прости…
Тут Варенька закричала:
– Да я бы сбежала с Сашкой! Да я бы запросто сбежала!
– Да-да-да. Сбежала бы, дочка. Да-да. Сбежала бы. Конечно… Прости меня…
Варенька уперлась ей в живот ладонями, оттолкнулась и освободилась от объятий. «Не такая уж и слабосильная», – машинально отметила Сомова-старшая.
– Ты не понимаешь, мама! И Сашка, дурак, тоже…
«И впрямь чего-то я не понимаю… – подумала Катя – И это „что-то“ может оказаться важным». Но как об этом спросить, она, убей бог, не знала. Впрочем, Варенька не дала ей растеряться на полную катушку. Она с обидой в голосе выпалила матери свой секрет:
– Да знала я: ждут нас в шлюпочном ангаре. Не один Сашка у нас умник! Последнее дурачье будут, если не ждут… Мне тебя жалко стало, я тебя бросать не захотела… – тут она громко всхлипнула, – …одну…
Катя не сразу поняла смысл этих слов. А когда поняла, остолбенела. Теперь дочь обнимала ее, безгласную и неподвижную.
– Мамочка, ты не подумай! Мамочка, мне ничего не надо для себя! Мамочка, да что за глупости! Мамочка, я просто тебя хотела отсюда вытащить… любой ценой… Мамочка! Мамочка, ты слышишь меня?
У Кати в голове кукарекал, гагакал и блекотал по-индюшачьи шумный птичий двор. Она, кажется, начисто утратила способность мыслить трезво… Да она даже представить себе не могла… Наконец Сомовой-старшей удалось заставить руку подняться и погладить дочь по волосам. Один Бог ведает, какого усилия ей это стоило.
– У нас все будет хорошо, Варя. У нас все будет просто отлично…
Всю жизнь можно прожить рядом с близким человеком, но так и не узнать, на какие подвиги, на какие жертвы он готов ради тебя.
Чуть только они с Варенькой привели в порядок растрепанные чувства, Катя вернулась мыслями к авантюрному варианту побега, раньше казавшемуся ей столь соблазнительным. Раньше, покуда оный план не высказала ее собственная дочь… Вернулась и пришла в ужас. В жизни было ей даровано великое богатство семейного счастья; и дар бесценный чуть не превратился в простую игральную фишку. Да-да, в фишку на кону, где разыгрывалась всего-то навсего иллюзия удачного побега… О чем она думала? Клеопатра! Миледи доморощенная! При Вареньке! Вовсю! С этим…! И как потом Вите в глаза смотреть!
Сомова-старшая возблагодарила Бога, что Он вовремя одернул ее, и не допустил всей этой бредовой фанаберии осуществиться в реальности. В тот день Катя засыпала с мыслью: «А ведь я себя считала умной женщиной»…
Тень вчерашней дурости продолжала терзать ее и на следующие сутки. Некстати, очень некстати зашел капитан Каминский. Варенька сопровождала его столь зверским взглядом, что Кате на миг показалось, будто оабовец здесь отнюдь не тюремщик, а несчастный заключенный, и близится час пыток… Каминский упорно избегал смотреть Кате в глаза.
– Простите, Екатерина Ивановна, за беспокойство, к сожалению я вынужден потревожить…
– Оставь, капитан. Ты же тут хозяин.
– Мне не хотелось бы…
– Зачем пришел?
Больше он расшаркиваться не собирался. Как видно, лимит этикетных расшаркиваний исчерпался.
– Екатерина Ивановна, мы до сих пор не нашли вашего сына.
И тут капитан все-таки глянул на нее прямо, нашел глазами ее глаза.
Ладно, в точку. Она до смерти боялась за Сашу. Уже много дней сын не давал о себе знать – со времен
