слышит ли он мою?
- Я не могу тебя слышать, - вот я и получил ответ. - Так что просто кивни.
Я отрицательно покачал головой. Вериллий тяжело вздохнул. В это время обвинитель, набравшись смелости, приступил к допросу свидетеля.
- Ваше высокомагичество, расскажите, пожалуйста, что вы увидели в ночь с тридцать первого числа месяца Пирия на первое число месяца Луга, войдя в опочивальню его императорского величества.
- Я увидел господина Сайваара, склонившегося над постелью императора.
- И что делал этот человек?
- Он творил заклятие.
- Ваше высокомагичество, все знают о ваших выдающихся достижениях в области магии, - произнес обвинитель. - Вы наверняка поняли, какое заклятие использовал преступник. Скажите, пожалуйста, было ли оно светлым, или темным?
Выдержав долгую паузу для пущего эффекта, Вериллий звучно проговорил:
- Светлая магия не знает таких чар.
Жрецы за столом довольно переглянулись, у Падерика был вид счастливой свиньи, досыта нажравшейся помоев. Наверное, учитывая требование Верховного о неприменении ко мне пыток, жрец опасался, что маг в последний момент вытащит меня из беды. Но заявление Вериллия делало благоприятный исход невозможным.
- А какое именно из темных заклятий? - обвинитель с пылающими глазами подскочил к Верховному.
Тот брезгливо отстранился.
- Во-первых, я предпочитаю, когда при разговоре со мной люди используют обращение 'ваше высокомагичество', - жрец позеленел и прикусил губу. - Во-вторых, попрошу не подходить ко мне так близко. У меня очень тонкое обоняние, - обвинитель пунцово покраснел. - В-третьих, не хотите ли вы сказать этим вопросом, что я разбираюсь в темной магии? Это намек? Так вот, милейший… как вас там? Я понятия не имею, какое заклятие использовал барон Сайваар. Мне не знакомо колдовство мрака.
Падерик, после вопроса обвинителя вдруг насторожившийся, выслушав резкую отповедь Верховного, разочарованно отвернулся.
- Подловить решили, уродцы, - сказал в моем сознании голос Вериллия. - И ты позволишь этим ничтожествам сжечь тебя, Рик? Одумайся, сынок. Я все еще могу помочь тебе.
Я опять еле заметно, но твердо покачал головой.
- Зря ты так, мой мальчик. Зря… - в мыслеречи мага слышалась вроде бы искренняя грусть.
- Я могу быть свободен? - искусно переплетая издевательскую вежливость с пренебрежением, спросил у обвинителя Верховный, и, получив утвердительный ответ, с царственным видом покинул зал суда.
Проводив его затравленным взглядом, прыщавый жрец встрепенулся и, злобно покосившись на меня, произнес обвинительную речь:
- Ваша честь! Высокий суд! Как вы видите из неопровержимых свидетельств, бастард Рик, он же барон Сайваар, виновен в двух покушениях на жизнь его императорского величества Ридрига Второго, участии в заговоре с целью государственного переворота, а также применении самых страшных и смертельных видов темной магии. Подорвано драгоценное здоровье нашего монарха и его дочери. Какое преступление может быть ужаснее? И есть ли достойное наказание? Есть! Справедливый и неотвратимый суд Луга всеблагого! Так предоставим же богу свершить его как можно быстрее! На костер его! На костер! - последние слова тощий выкрикнул истеричным фальцетом, глядя на меня сверкающими яростью глазами и размахивая руками, словно припадочный.
Я ухмыльнулся в ответ на его воззвания. А парень-то искренне меня ненавидит! В отличие от жрецов жюри, которые, похоже, знали, что здесь происходит ловкая инсценировка. Фанатик, однако. Самый опасный человеческий тип. Слепое, безотказное орудие в руках негодяев. Такие, как он, во имя возведенной в абсолют идеи не остановятся ни перед чем. Им все равно, кого убивать - женщину, старика, ребенка, и сколько будет этих убийств - лишь бы шло на пользу делу, которому они посвятили жизнь. Они не испугаются и собственной смерти, еще и за честь будут считать. Еще бы: умереть за идею - великое счастье! Ими очень легко управлять, достаточно лишь сказать правильные слова и умело вдохновить фанатиков на свершения. Они отличные исполнители, верные и преданные, и идеальные воины. Любовь к идее притупляет у них чувство физической боли, а порой боль даже причиняет наслаждение. Как правило, такие люди умственно очень ограничены. Могут быть неплохими специалистами в своем деле, но не более того. Высот мастерства они не достигают никогда. Если это не мастерство убивать. Они не читают книг (кроме трудов своих идейных вдохновителей), не любят и не умеют общаться с людьми (кроме единомышленников). Фанатики не способны испытывать любовь (если речь не идет о любви к пресловутой идее). Сострадание им тоже чуждо. Это ущербные люди, неумные и не имеющие жизненных интересов. А часто - обиженные в детстве и оттого тихо ненавидящие весь мир. Если у вас в семье растет ребенок, любите его! Рассказывайте ему о чудесах окружающего мира, читайте книги, пойте колыбельные на ночь, разговаривайте с ним. И главное, сделайте так, чтобы малыш знал: он нужен и любим. Любовь дарит чувство защищенности и уверенности. Я-то знаю, о чем говорю… У меня целых пять лет этого не было.
Пока я размышлял таким образом, судьи за столом лениво перешептывались. Наконец Падерик спросил:
- Сын мой, признаешь ли ты себя виновным в преступлениях, в которых тебя обвиняют?
- Нет, - спокойно ответил я. А чего уже волноваться-то было?
- Не хочешь ли ты покаяться в грехах, во имя спасения своей души?
- Нет.
- Покайся, сын мой, Луг милостив.
- Нет.
- Рассмотрев все свидетельства и доказательства, суд признает Рика Сайваара виновным во всех заявленных обвинением преступлениях, - рожа Великого отца стала злорадной. - И приговаривает его к казни через сожжение на костре. Приговор будет приведен в исполнение шестого числа месяца Луга, в девять часов утра, на площади Семи королей.
Вот и все. Теперь точно все. Я не мог понять, что чувствую теперь, когда моя участь решена, и обратной дороги нет. Ни страха, ни паники не было. Приговор не стал неожиданностью, я и не надеялся, что он будет иным. Но после его произнесения что-то изменилось в душе. Там поселилась сосущая тоска, а еще сожаление. Сожаление о том, чего я не сделал, по лени, невнимательности, забывчивости, невозможности, или просто потому, что время еще не пришло. Я не обеспечил дядюшке Ге спокойную старость, ни разу не сказал старику, как он мне дорог и не поблагодарил его за то внимание и родительскую любовь, которые он мне подарил. Я не достиг высот в каком-либо мастерстве, и не успел стать уважаемым человеком. Наверное, никто не скажет после моей казни: 'А он был хорошим парнем!' Ну, может, только дядя и мастер Триммлер. Я не сумел прожить такую жизнь, чтобы у людей нашлась достойная тема для поминальной речи. Я никогда не любил по-настоящему, так, чтобы дух захватывало, чтобы умереть за нее было не жалко! Я не увижу своего ребенка. Свою дочь. Никогда не узнаю, какие у нее будут глаза, улыбка, смех…
При мысли о дочери во мне всколыхнулась протестующая веселая злость. Да что ж ты, Рик? Ведь еще не у столба стоишь! Мало ли, что может произойти за ночь! Надейся, надейся до последнего, и даже на костре не теряй веры в лучшее! Мужик ты, или нет? Мы еще пободаемся!
Стражники ухватили меня с двух сторон, и потащили вон из зала. На улице мне опять завязали глаза, и транспортировали назад, в Счастливое местечко. Когда за мной захлопнулась дверь камеры, я подошел к стене и дотронулся до сырого камня. Может быть, хоть часть зелья была смыта влагой? Я попытался сотворить какое-нибудь, хоть самое простенькое, волшебство. Ничего не получилось. Антимагические заклятия, наложенные на камеру самыми искусными чародеями Совета, были слишком мощны. Я лихорадочно искал пути к спасению, отказываясь верить, что их просто не существует, перебирал в сознании различные виды магии - ничего на ум не приходило. И вот когда я уже махнул рукой и решил выспаться напоследок (говорят, конечно, мол, после смерти все отоспимся, но сильно сомневаюсь, что такой сон приносит удовольствие), меня посетила знатная мысль. А что, если попробовать пройти сквозь стену? Ведь смог же я у изначальных преодолевать толстенный слой Солнечного камня? Может быть, магия
