Спальня матери меблирована была в соответствии с представлениями дорогих дизайнеров о спальнях будущего. Ни окружение, ни знакомые интеллектуалы не смогли повлиять на вкусы матери. Много стекла, много алюминия, много прямых углов и горизонтальных плоскостей. Толстый белый ковер на полу. Агрегаты, управляемые дистанционно. Трехстворчатый зеркальный бар. Аделина улыбнулась. Вместо роскошной резной двери в ванную (как в остальных спальнях) — бесшумно отодвигающаяся стеклянная.
Постояв под душем, почувствовав, как наполняется приятным теплом тело, Аделина вытерлась одним из дюжины огромных полотенец, выбрала наугад новую зубную щетку, повернула позолоченный кран над раковиной (такие краны любили ставить у себя в конторах богатые менеджеры из провинции) и не услышала движения двери.
Когда ей зажали рот, она чуть не сломала передние зубы об щетку. Аделина рванулась, но держали ее очень крепко. Перед лицом появилась рука — женская, с маникюром — между большим и указательным пальцем которой помещался лист бумаги, исписанный ученическим аккуратным почерком. Аделина выхватила из писанины фразу —
«В этом доме все прослушивается. Не говорите ни слова. Вам грозит смертельная опасность. Положитесь на меня. Я скажу вам, что нужно делать. Если вы всё исполните в точности, у вас есть шанс. Опасность исходит не от меня, и не от людей, с которыми я связана».
Аделина подняла руку, давая знать, что все поняла. Ее отпустили. На всякий случай горничная Ирка все-таки приложила палец к губам и сделала страшные глаза. Ну и сила у девушки. Крестьянская кость.
Приложив лист к стене исписанной стороной, Ирка стала быстро писать, мельче, шариковой ручкой. Аделина, поискавшая было глазами какой-нибудь острый предмет, ножницы к примеру, заинтересовалась и стала читать по мере написания. Изначальный испуг постепенно начал проходить.
«Вы попали в неудобное положение. Если Вас сегодня здесь обнаружат, вас могут убить. Вы ни в чем не виноваты, но это не имеет значения. Вам нужно переждать день-два. Ровно в шесть тридцать мимо Вашего дома проедет такси. Поднимите руку, и оно остановится. Сядьте в такси. Назовите шоферу адрес любого из Ваших друзей. Он Вас отвезет, вы там переночуете. В театре завтра не появляйтесь. Послезавтра все будет, как обычно. Никому ничего не говорите. Шофера Вы, возможно, знаете в лицо — не подавайте виду поначалу. Возможна слежка, есть наведенные микрофоны. Мне нужно проверить всю одежду, в которой Вы поедете к друзьям — на наличие микрофонов. Одежду возьмите в шкафу и комоде матери. Делать мы это будем молча».
Нижнее белье Ирка прощупала быстро, а с брюками и свитером ей пришлось повозиться. Пальто («коротковато», хотела было сказать холодеющая от страха Аделина, с юности гордившаяся тем, что выше матери на десять сантиметров, но Ирка замотала головой и снова приложила палец к губам, и Аделина похолодела еще больше, ладони и ступни стали влажными). Носки. Сапожки. Какой-то блестящий предмет мелькнул у Ирки в пальцах. Похоже на скальпель. Отделив край сапожка от подкладки, Ирка вытащила оттуда что-то похожее на бусинку, улыбнулась, подняла брови. Показала бусинку Аделине.
Кофе отец предпочитал крепкий. О чем-то спрашивал, Аделина отвечала рассеянно. Время от времени она поглядывала на старинные часы, показывающие правильное время.
— Именно так ты ей это и объяснила? — переспросил Эдуард, мрачно глядя на Надежду. Надежда молчала. — Ну? Да ты не молчи.
— Я тебе все сказала, как есть.
— Осторожно!
Оба отпрыгнули в сторону. Какой-то пьяный боров на дорогом драндулете.
— Вот зараза. Ну хорошо, — сказал Эдуард. — Спасибо.
— Я тебе одолжение сделала, — напомнила Надежда. — Большое одолжение. Ты передо мной в долгу, рейнджер.
— Понятное дело, — откликнулся Эдуард. — Только почему именно на Садовую нужно было меня вызывать? Могла и в обычное место. Я в отпуске со вчерашнего дня, чего мне мотаться туда-сюда. А ты при делах, вот и прокатилась бы за счет рабочего времени. Подумаешь — таинственность какая, неожиданные решения. Не Надежда, а легендарный Шелест.
— Не ворчи.
— Так, стало быть, колосс за тобой в комнату пошел?
— Представь себе. Дикость.
— И не хотел выходить?
— Не хотел.
— А почему же все-таки вышел?
— Я ему объяснила, что хочу побыть десять минут одна. Попрощаться с домом, ставшим мне родным.
— И он понял?
— Понял. Но не вышел.
— А когда вышел?
— Когда я пообещала ему отдаться. Прямо в моей комнате. После того, как побуду одна.
— И он согласился?
— А как ты думаешь?
— Ты со всеми нынче туда идешь?
— Да.
Эдуард покачал головой, улыбаясь.
— Да, не сдобровать колоссу. Представляю, что ты с ним сделаешь. Бедный парень.
— Ничего, жить будет. Так ты понял, что мне должен?
— Понял.
— Поскольку это все я сделала по твоей же просьбе.
— Да понял я, понял! Не наваливайся так на человека! И будешь ты царицей мира. Так, стало быть, сегодня вечером Тепедия прекращает существование?
— Ну, это не сразу. Волокита, бюрократия. Ты сам в отпуск напросился, или тебя главный надоумил? Чтобы, стало быть, не быть причастным?
— Сам. Но я думаю, он понял. И не возразил.
— Да. Ну, все, я поскакала.
Джинсы, сапожки, короткая куртка, густой макияж — Надежда любила этот образ, полу-студенческий, полу-богемный. Эдуард постоял еще некоторое время на углу, а затем перешел улицу и потопал мерным шагом к Думе. Там он еще некоторое время постоял, надвинув кепку на самые глаза.
Таксист попался неразговорчивый, и это было хорошо. Разговаривать Эдуарду не хотелось. Скрипнули тормоза. Эдуард показал таксисту удостоверение.
— Вот что, — сказал он веско. — Сейчас ты вылезешь и пойдешь обратно к Невскому пешком. Вот тебе несколько дукатов, но не вздумай напиться. Машину я оставлю… хмм… ну, скажем, на углу Загородного и Звенигородской. Через два часа. Ключи в булочной, там рядом, у Витьки, спросишь.
— Вы что же… — напуганный таксист широко открыл глаза. — Вы…
— Парень, мне некогда. Но даю тебе слово, что машина именно там и будет, и ключи тоже. Через два часа. Все, иди. Я при исполнении. Да иди же!
Аделина опоздала на пятьдесят секунд. К счастью, такси, в которое она могла ошибочно сесть, проехало мимо ее дома на десять секунд раньше. Эдуард, рискуя, мигнул фарами. Аделина не подняла руку — дура. Он затормозил, и она села на заднее сидение.
— Разъезжая… — сказала она, прокашлялась, и снова сказала, — Разъезжая, номер…
Так и знал. Именно к Стеньке. На стрежен. Не зря Надежда старалась, не зря я старался — именно к
