— Тебе-то что, ты? — вопросил парень.
— Ты, следи за своей ебаной речью, ниггер. Дай я тебя еще раз спрошу, ты. Джонни дома на хуй?
— Дома. Ну и?
— Попользуйся интеркомом, ты.
Парень посмотрел, подумал, и нажал кнопку.
— Ну? — сказали в динамике интеркома.
— Ты, тут какие-то двое, один ниггер и один хонки, спрашивают, ты, дома ли Джонни.
— Чего им надо?
— Чего вам надо?
— Семьсот тысяч, — наугад подсказал Хьюз.
— Семьсот тысяч, ты, — передал парень.
Наверху, очевидно, задумались. А потом щелкнул селектор и дверь приоткрылась.
Пройдя поражающий воображение масштабами вестибюль, Хьюз и Томми вызвали лифт.
— Ордер наготове? — спросил Томми.
Хьюз не удостоил его ответом.
— А, блядь, на хуй, — сказал Томми невесело, щупая кобуру под курткой.
На третьем этаже их встретили двое негров-громил, ростом и телосложением напоминающих Томми.
— К стене, — сказал один из них.
Томми показал ему бляху.
— А я ебал тебя и твою бляху, — сказал громило.
— Повтори, ты, — сказал Томми.
— А?
— Повтори, что ты сказал. Кого ты ебал?
— Тебя и твою…
Томми въехал ему хуком в ухо. Громило стал оседать на пол орнаментально-стенного коридора. Второму громиле Хьюз показал пистолет дулом вперед, и тот отпрыгнул и посторонился.
— За честь департамента, — объяснил Томми. — Я никогда департамент в обиду не даю, ты. А ты уйди и встань вон там, ты.
Громило послушно отошел шагов на двадцать, что, по его представлениям, приблизительно соответствовало координатам, обозначенным термином «вон там».
Дверь квартиры оказалась незапертой.
Хьюз недолюбливал запахи негритянских квартир — даже достойных квартир с состоятельными хозяевами. У двух разных рас до сих пор сохраняются разные пристрастия к одеколонам, дезодорантам, мылу — возможно на генетическом уровне. В добавление к этому, в данной квартире часто бывали, из-за специфики деятельности ее хозяина, представители негритянского дна, принося с собой и оставляя запах очень крепких, вульгарных духов, пота, грязных носков, дешевого алкоголя, и въедающегося в любой текстиль дыма ментоловых сигарет. Тем не менее, в просторной квартире с очень высокими окнами и новой, не слишком вычурной, мебелью было чисто. Хозяин квартиры восседал за обитым кожей кабинетным столом в гостиной. Обстановка отдаленно напоминала интерьеры апартаментов ведущих американских политиков времен Томаса Джефферсона.
Хозяину было лет сорок пять. Высокий, крепкий, благообразный негр с неглупым лицом — средний эшелон теневой стороны цивилизации.
Выдержав паузу, хозяин спросил ледяным тоном:
— Кто вы такие?
— Мы из общества любителей античности, — сообщил Хьюз, подходя к столу и держа на весу ордер двумя пальцами.
Положив ордер на стол, он снял, не спросясь, трубку с телефона на столе, поморщился, вытер наушник и микрофон рукавом, и набрал номер.
— Олшевски? — сказал он. — Это Хьюз. Все как обещано. Можете выезжать. Нет, ни малейшего сопротивления. До встречи.
Положив трубку, он повернулся к Томми.
— Не забудем Миранду.
— Ты, ты арестовываешь, ты и говори.
— А в чем меня обвиняют? — поинтересовался Джонни Сканк. — Миранду я сам знаю, не трудитесь.
— Я не помню точную формулировку, — откликнулся Хьюз, недолюбливавший наркодилеров, но ценивший вежливость. — Но, вроде бы, что-то с наркотиками связано.
— Но вы же не нарки.
— Мы не нарки. Мы орки. И Гарсии Лорки.
Хьюзу самому стало смешно, но он не показал виду. Он недолюбливал неожиданные и не относящиеся к делу выходы из образа.
— Пойду поищу туалет, — сказал он. — Мне нужно руки помыть.
— Туалет…
— Я сам найду, — перебил хозяина Хьюз. — Обожаю искать и находить. Как Шлиманн. Он искал, искал, и вдруг нашел Трою. Правда, историки против. И это правильно. Должен же кто-то быть против. Люди ведь, а не роботы. Томми, имей в виду, что Олшевски здесь будет через пять минут. Не давай себя искушать, пока я руки мою.
Томми придвинул пустое кресло к столу.
— Может, наденем ему наручники? — спросил он, а затем посмотрел на Джонни. А вдруг Джонни злопамятный?
— Не нужно, — сказал Хьюз. — Вдруг он злопамятный. А Миранду все-таки ему прочти, у тебя хорошо получается, я сегодня слышал, и до сих пор впечатлен.
И Хьюз отправился на поиски туалета.
В просторной многокомнатной квартире найти туалет оказалось делом непростым. Третья дверь, которую открыл Хьюз, привела его в гостевую спальню. Перед большим, «театр-на-дому», телевизором сидел мужчина средних лет, свирепого вида — не негр, а… Хьюз, неожиданно его узнав, слегка улыбнулся, удивляясь — тесен мир, дамы и господа, тесен. Мужчина, не знавший Хьюза, обернулся и вперился в детектива свирепыми зелеными глазами.
— Добрый день, — вежливо заметил Хьюз. — Я туалет ищу, руки помыть.
Мужчина отвернулся. Это было невежливо, но Хьюз не обиделся. Он гордился своим умением не обижаться на невоспитанность. Затем он посмотрел на экран телевизора и вслушался во фразы, идущие от телединамика. И заинтересовался не на шутку.
Русские телепрограммы входят в пакеты многих кабельных компаний — по желанию клиента. Но в то время, как все эти программы, либо московские, либо местные, бруклинские — более или менее соответствуют американским методам телетрансляции, данная программа таковым не соответствовала совершенно.
Показывали студийное помещение с диваном, двумя креслами, и каким-то очень русским фикусом на журнальном столике. Ведущая — броского вида блондинка — сидела справа. По центру, на диване, помещалась отталкивающего вида дама средних лет. Слева весьма представительный мужчина, явно импровизируя, но очень, очень связно, без мекания, без запинок — вещал. Речь лилась плавно, красиво, и по тому, как взгляд мужчины переходил с неприятной дамы на ведущую, с ведущей на линзу камеры, с линзы снова на даму, можно было заключить — нет, за камерой не помещался дисплей с бегущей строкой, и все, что говорил вещатель, приходило ему в голову тут же, прямо сейчас. И говорил он то, что по обычным каналам, американским ли, русским ли (насколько Хьюз мог судить) не говорят. Говорят — в маргинальных журналах, публикуют в маргинальных книгах, обсуждают на радикальных форумах в интернете, но, насколько Хьюзу было известно, по телевизору рядовой гражданин цивилизованной страны (Америки, России, или, скажем, Англии — не читающий маргинальные журналы, не знающий о существовании
