а может, просто не знаете, что нужно делать.
— Линка, ты… — начал было Эдуард, а Милн скосил глаза и криво улыбнулся.
— Значит, не знаете. Я так и думала. Но есть варианты, не так ли? Вижу, что есть. Назовите вариант.
Эдуард хмыкнул и отвернулся.
— Нужно выйти на связь, — неожиданно сказал Милн.
— На связь?
— Да.
— Телефонную?
— Э… да.
Эдуард с удивлением посмотрел на него.
— Что нам это даст? — спросила Аделина. — Вы получите приказ? Или отдадите отчет? Что дает связь?
Милн поколебался.
— Связь нам нужна, чтобы узнать, что здесь происходит на самом деле. Чтобы действовать. Это звучит странно, но у нас с Эдуардом совпали цели.
— А связи нет. Связь в студии, в студию вам не попасть, — развила мысль Аделина. — За гостиницей следят, никому выйти не дадут.
— Выйти дадут, — сказал Эдуард. — Пройти больше пяти кварталов — вряд ли.
— Но вы же люди особые.
— В одиночку мы бы ушли, — сказал Эдуард. — Но — ушли бы совсем. Чтобы не возвращаться, разве что с отрядом. Я этого сделать не могу, поскольку я тебя сюда привез, и я за тебя в ответе, и оставить тебя здесь не имею права.
— За меня не беспокойся.
— Он не уйдет, — сказал Милн.
— А почему не уходит Милн, я, честно говоря, не понимаю, — сообщил Эдуард.
— У меня есть на то причины, — сказал Милн.
— Вечером команда отправится снова на студию, — предположила Аделина.
— Да, но присоединиться к ним нельзя. — Эдуард внимательно смотрел на Аделину.
— А если я попробую? — спросила она.
— Под каким предлогом?
— Придумаем. С кем нужно связываться?
Милн и Эдуард переглянулись.
— Решительная вы, — заметил Милн.
— Не то слово, — сказал Эдуард. — Нашла время, Линка. Сидела тихо, ворчала — и вдруг на тебе.
— Не треплись. С кем?
— На студию я тебя не пущу, даже не думай, — сказал Эдуард. — Ладно. Есть возможность связи из гостиницы. Очевидно, Демичев поддерживает… с Новгородом.
— О! — сказал Милн.
— Я тут бегал по лестнице…
— Для разминки?
— Седрик, не мешайте, — строго сказала Аделина.
— На девятом этаже, — Эдуард помялся. — В общем, у меня засветился мобильник. Четыре деления — это серьезный сигнал, мощный. Но и охрана там, скорее всего, серьезная. Поэтому одному туда не попасть. Нужно, чтобы дверь добровольно открыли изнутри.
— А, — сказал Милн.
— Да.
— Я вам помогу, — сказала Аделина.
— Э, нет, — возразил Милн. — Аделина…
— Она сделает, — Эдуард кивнул. — Она может. Нужно дождаться, когда эти мудаки уедут в студию.
— Что нужно делать?
— Сперва отрепетировать, — сказала Аделина. — А потом…
Идея с парной оказалась совершенно замечательной. Компания не встретила по дороге ни Вадима, ни Демичева — и это было хорошо. Как все помещения, примыкающие к спортзалу, парная оказалась освещена электричеством. В последний момент Некрасову пришло в голову, что может не быть газа — но газ был, и восемь горелок, обнаруженные Милном в подсобке за печью, раскалили камни за двадцать минут. Душевые тоже оказались освещены, и горячей воды было вдоволь.
Притихший Стенька некоторое время таращился на серебряный крестик, болтающийся на шнурке на груди у Пушкина. И все-таки не выдержал.
— Почему у вас крест? Вы же еврей, — сказал он тихо, чтобы не слышал отец Михаил.
— Ну так что же, если я еврей, то мне и приличным человеком быть нельзя? — возмутился Пушкин. — Право выбирать себе веру тоже отняли у евреев? Свиньи, антисемиты…
Плавок ни у кого не оказалось, равно как и купальников, но даже Марианна не стала возражать и кривляться — и, приняв душ, все ввалились в парную в нижнем белье. Стенька, интересовавшийся всем на свете, долго смотрел на Аделину в лифчике и трусиках, потом глянул также на Марианну, болтавшую с Пушкиным, но в конце концов не выдержал и приклеился глазами к Милну. У Милна, несмотря на долговязость, была неплохая фигура, но Стеньку интересовал именно член — согласно легендам, у негров огромные члены. Трусы у Милна были длинные, и Стенька ничего не мог толком определить. Заметив его взгляд и сразу поняв, что к чему, Милн благосклонно улыбнулся. Стенька сделал вид, что вовсе не член Милна его интересует.
— Я вам потом покажу, — пообещал Милн, и Стенька тут же отсел от него подальше.
У Марианны, против ожиданий, оказалась хорошая фигура, но осанке ее и походке — особенно босиком — недоставало женственности. Впрочем, в полуобнаженном виде, с волосами, прихваченными полотенцем, выглядела Марианна гораздо привлекательнее, чем обычно. Некрасов со знанием дела намочил веник и стал им стегать Пушкина, продолжавшего болтать с Марианной. А грузный отец Михаил, тоже вооружившись веником, предложил свои услуги Эдуарду — у которого, кстати говоря, из всех присутствующих сложение было самое удачное, почти идеальное, по канону Поликлета. Эдуард лег на полок, и отец Михаил, крякнув, стал его стегать.
— Осторожно, у вас ребра ушиблены, — напомнил ему Эдуард.
— Ничего, — кряхтя, сказал отец Михаил.
— Швы разойдутся.
— Не разойдутся.
Сделав паузу, покосившись на тихо переговаривающихся Милна и Аделину, отец Михаил сказал:
— Берегите девушку, молодой человек. Право слово, берегите. Она, конечно, не подарок. Но есть в ней что-то, что бывает редко. Я толком не могу понять, что именно.
Эдуард промолчал.
В номере Аделина поставила Эдуарда справа от кровати, а Милна слева.
— Поехали, — сказала она.
— Бррам-бам-бам, бррам-бам-бам… бам! — пропели хором Милн и Эдуард.
— Стоп, — сказала Аделина. — Эдька, ты уволен. Будешь молчать. Всегда забываю, что у тебя нет слуха. Седрик, с начала. Раз, два.
— Бррам-бам-бам, бррам-бам-бам… бам! — пропел Милн баритонально.
— Сойдет, — сказала Аделина.
— Давайте условимся, Эдуард, — сказал Милн.
— Слушаю вас.
