недостаточно хорошо продезинфицировали…' Минк пропустил интонацию своего Советника мимо ушей, продолжая будничным тоном:
– Катце сегодня покинул клинику. Его физическое состояние почти в норме, на счёт морального сведения неутешительные, – лёгкая пауза, во время которой Рауль даже не дышит.- Я не хочу терять своего единственного хотя бы что-то соображающего дилера, и поэтому что бы там у вас не происходило, оставь его, пожалуйста, в живых…
Ожидая реакции на свои слова, Первый Консул просто смотрел на своего друга.
'Так вот оно что… – ярость Рауля вот-вот грозила разорвать его физическую оболочку и вылиться во что-то страшное. – Великий Ясон Минк заботится о своём бывшем фурнитуре… Ей-Юпитер, трогательно!' Советник заставил себя выровнять дыхание и спокойно взглянуть в глаза блонди:
– Не волнуйся, я получил от него все, что мне было нужно. Он меня более не интересует.
Первый Консул Амои неопределённо пожал плечами:
– Конечно, тебе виднее… Я просто высказал свои пожелания, остальное меня не волнует.
Минк встал из кресла и положил бумаги на стол Рауля. Подойдя к окну, он раздвинул пальцами жалюзи и посмотрел на улицу:
Сладостью рта, теплотою губ,
Трепетной лаской позвал с собой…
Я же казался себе так груб -
И недостоин любви такой!
Снег…
Неуверенность растопив в огне,
Глупую чувственность растревожа,
Встал и ушел, оставив мне То, что назад вернуть невозможно… – почти неслышно говорил он, так, что Рауль понимал только каждое третье слово, но смысл скрыть всё равно не удалось, да Ясон и не хотел этого делать.
– Отправь мне отчёт вечером, – Минк направился к выходу из кабинета, не удостоив Эма и взглядом. – В лаборатории всё равно заниматься в ближайшее время нечем – не все работают столько же, сколько и ты…
Не прощаясь, Первый Консул Амои покинул апартаменты Рауля, оставив его практически в шоковом состоянии.
'Всё, на нейрокоррекцию, срочно!' – только смог подумать Эм. Встав из-за стола, Рауль быстрыми шагами мерил кабинет, пытаясь определить свой просчёт, но уже через несколько минут остановился как вкопанный.
– Дипломат, – зло усмехнулся он сам себе, прекрасно понимая, что интонация подозрительно похожа на ругательство.
– Эй, ты там живой? – дилера настойчиво трясли за плечо.
– М-мгу, – Катце приоткрыл глаза – смутные очертания смуглого человека в черной одежде, склонившегося над ним, становились четкими слишком медленно. – Ты моя смерть? – тихо спросил дилер, окончательно просыпаясь – то ли с перепуга, то ли от неожиданности.
– Охренеть, – жестко прокомментировали его вопрос и встряхнули за плечо более ощутимо. – Размечтался… Блядь, Катце, я зарекся с тобой стаут пить.
– Рики, это ты? Слава богу…
– Слава Юпитер – дошло.
– Я кажется, вчера немного перебрал, – Катце сел на диване и, откинув с глаз перепутавшуюся челку, осмотрелся, чуть дольше задержав взгляд на провале коридора.
– Тебе не кажется, – с сарказмом подметил Рики – он застегнул под горло молнию куртки и с тоской взглянул в сторону окна. – Уже утро. Мне пора. Ясон ждет.
Катце странно посмотрел на пэта и Рики невольно замер, встретившись с ним взглядом.
– Чего опять не так-то?
– Извини, – Катце вздохнул и опустил голову в ладони. Виски безбожно ломило. – Все нормально.
– А по тебе не скажешь, – пэт недовольно вздохнул и сунул руки в карманы, с пониманием глядя на Катце. – Не думал, что Рауль на такое способен.
Дилер резко вскинул голову – комната перед глазами качнулась, тут же напоминая о нелегкой ночи. От потрясения Катце даже не спасла головная боль, что пронзила черепную коробку до затылка.
– Чего я про Рауля вчера ляпнул? – настороженно спросил он, тщетно пытаясь припомнить собственную разговорчивость. Не хватало еще по пьяни сдать Второго Консула, как говорят в полиции: со всем содержимым.
– Да не дергайся, – утешил его Рики, улыбнувшись как-то слишком сочувственно – понимающе, что ли? – Из тебя даже под пытками правды не вытянешь. Я просто предположил… Ну, знаешь, факт-то небезызвестный, что это Рауль тебе руку сломал. И в Раная-Уго он тебя ссылал – тоже никому не ведомо за что. И ты вчера весь вечер, как одержимый бредил: 'Рауль. Рауль…' Рауль там. Рауль тут. – Рики развернулся и не спеша отошел к двери: – В общем, так – я ничего не слышал, ты – ничего не говорил.
– Рики…
– М?
– Знаешь, – Катце стал грустным, – я всегда завидовал тебе.
– Мне? – не понял парень. – Почему это еще?
– Ты умеешь влиять на людей. Я не думал, что Ясон способен измениться.
– Хочешь совет, Катце? – скривился Рики и, встретив заинтересованный взгляд, спокойно сказал: – Прими холодный душ… Протрезветь помогает.
Рики просто развернулся и ушел, оставив Катце наедине со своими проблемами.
Сунув руки в карманы и с тлеющей сигаретой в зубах, Катце брел по Оранжевой дороге. На пути иногда попадался мусор или мелкие камешки, которые монгрел безразлично пинал в сторону, продолжая скользить задумчивым взглядом по разбитому асфальту. Эти частые вечерние прогулки уже вошли в привычку. С тех пор, как дилер видел Рауля в последний раз, прошло несколько месяцев – все это время Катце работал, как одержимый, отчего счета Ясона Минка внушительно пополнились.
Это был единственный способ забыться – не вспоминать. Иногда монгрел изводил себя до полного изнеможения – так, что сил оставалось только доползти до дивана.
Тем не менее, боль и тоска не покинули его – словно всегда ходили рядом, выжидая свободной минутки для новых пыток. Монгрел в конец извелся – и свидетельством тому было его странное задумчивое поведение. За последние две недели его трижды чуть не сбила машина – только потому, что он обзавелся привычкой – переходя улицу не смотреть по сторонам. Он слишком часто слышал в свой адрес: 'Придурок, смотри на дорогу!' или 'Ты псих? Жить надоело?! Надоело, иди – удавись!' Катце никак не реагировал на эти вопли, что злило горе-водителей еще больше. Если работы не было, монгрел покидал свой подвал и бесцельно бродил по улицам Кереса, не взяв с собой оружия. К несчастью в этом богом забытом месте его знала 'каждая собака'. Катце неосознанно искал смерти – даже, когда он чистил бластер, то не удосуживался активировать предохранитель, или хотя бы, не держать его дулом к себе. А вот сама смерть, похоже, была очень занята, и ей – как и Раулю Эму – не было до Катце никакого дела. Мысли о самоубийстве в голову не приходили – Катце считал это слабостью, а ему сейчас нужно было быть сильным – просто пережить.
Получалось без изящества и из ряда вон – плохо. Его любовь к Раулю за последние месяцы изменилась – стала другой, и Катце отчетливо осознавал это. Он больше не терзался чувством ревности к Стоуну, не злился на Эма ни за сломанную руку, ни за сломанную жизнь. Катце словно прозрел – ясные мысли и странное желание: 'Если Ему хорошо – пусть делает, что хочет'. Это было не безразличие, а почти цель
