купец – гордиться, что он купец,
воин – доказывать, что он воин,
а вор – скрывать, что он вор…
И снова будут они удивляться, что люди – люди и что скоро – конец.
РАЗДЕЛЕНИЕ
Я отделил сладость от горечи, наслаждение от страданья, рай от ада -
и цветы стали меня поить только сладким нектаром, а деревья потчевать стали только райскими яблоками.
Но чем дальше, тем все с большей тревогой я вслушиваюсь в ту, другую половину разделенного мной мира.
'Еще не поздно, – шепчут мне некие голоса, – выпей кубок горечи, что переполняет цветы, – и она исцелит тебя, ступи в ад – и он выручит тебя…'
Я колеблюсь, скрываюсь в своей половине и понять не отваживаюсь, что уже осужден.
ОПОРА
Нам не на что опереться.
Гнезда надежности, на которые мы возлагали лучшие чаянья, неожиданно превращаются в ласточек и скворцов и стремительно улетают.
– К себе, в дальние края, – мы растерянно разводим руками.
И мы ничего не можем поделать с этими непостижимыми дальними краями,
и помешать не можем отлет.
Мы живем в мире, где вечер сменяется утром, весна – осенью, жизнь – смертью,
где время движется лишь в одном направленьи,
где единственная извечно устойчивая опора – это ее утрата:
отлет.
СИНИЙ ТУМАН
И снова весна.
Я стою у своей хаты.
Во дворах тихо: не гремят ведра, не разговаривают люди, не лают собаки, не квохчут куры.
А в конце улицы, словно небо спустилось на землю, синеет туман:
в нем я вижу односельчан, вижу своих друзей, вижу себя самого…
Я думаю – не додумаюсь, и не у кого спросить, как это так получилось, что я не со всеми, что я раздвоился, что я не в весне – и в весне…
Радуется и печалится сердце мое.
Цветет в конце улицы синий туман.
КАМНИ
– Ну, что ты теперь скажешь? – спрашивают у меня камни, как только меня постигнет какая-нибудь неудача, как только со мной случится какая-нибудь неприятность.
Они спрашивают, они надо мной потешаются, они кичатся собой, они теперь считают себя умнее всех моих аргументов, что я приводил им, моих всех поступков, какими доказывал, что быть людьми лучше…
Я всегда говорю все, что я знаю, ничего не приберегая на черный день;
мои главные доводы тут – в каждом мгновеньи, в каждом дне, во всем моем существованьи.
А камни считают, что я нищий, что у меня нет ничего своего…
Они закрываются передо мной:
в их скрытности – их твердокаменность,
в их скрытности – их сила.
Я учу камни быть людьми.
Я их собой просветляю.
День, когда они открываются мне, – мой день.
День, когда они от меня закрываются, – моя ночь.
ВМЕСТЕ С ТРАВОЙ
Лежа в траве, забываю и как меня звать, и зачем я на этом свете.
Мягко меня обнимает трава.
