настоящему глубоко понять кинематограф. Исследователей кино объединяет фанатичная любовь к нему. Я не являюсь исключением. Однако если внимательно изучить биографии большинства кинодеятелей, то легко можно заметить: в жизни они не всегда способны проявлять такую же свободу нравов, какую без труда демонстрируют на съемочных площадках или провозглашают в своих фильмах. Многие из них – откровенные невротики. Некоторые вообще страдают шизофренией в скрытой форме.
Со мной все обстояло иначе. Ажиотаж вокруг звезд кинематографа всегда напоминал мне поклонение предков сакральным фигурам, незыблемым авторитетам, недосягаемым божествам. Преклонение современных людей перед чародейственным миром кинематографа имеет, по сути, ту же основу, что и преклонение перед глубиной собственных чувств. Зная это, я всегда умело контролировал свои эмоции, предпочитая оставаться сторонним наблюдателем и никому не позволяя вовлекать себя в глубинные переживания.
При всем том приобретенный мною опыт был настолько занимателен, что со временем назрела зудящая необходимость выразить его кинематографическими средствами. Обучение в Сорбонне и во ВГИКе, многолетнее общение с кинематографистами всевозможных рангов, регулярное участие в кинофестивалях в Канне, Оберхаузене, Берлине, Локарно и Римини, многочисленные киноведческие статьи и исследования позволяли уже взяться за осуществление заветной мечты.
Русская тематика стала модной практически во всех сферах искусства, и я тоже ухватился за нее. На протяжении целого десятилетия изучая характеры и повадки русских, наблюдая за их взаимоотношениями в многообразных предлагаемых жизнью обстоятельствах, я готовился создать кинобестселлер, кинохит – le chef d'Êuvre des arts cinйmatographiques. Одним словом, шедевр – remarquable. Идею, понятно, вынашивал не один год.
Перестройка спутала все карты. В России наступил кризис кинематографа.
В аккредитации на Московский Международный кинофестиваль мне вообще было отказано. Места в делегации утверждались аж за восемь месяцев до события, но меня попросту проигнорировали. Несмотря на то что лучше меня русское кино не знал никто.
Это было мелкой местью некоего третьесортного режиссера, неизвестно за какие заслуги назначенного руководителем группы. Дело в том, что я дважды переходил ему дорогу. Не смог, ох не смог он забыть мне давней интрижки с его любовницей! Хотя скорее всего дело заключалось даже не в том покрытом мхом романе. Больнее, пожалуй, ранил его мой прошлогодний отказ лично ему, причем именно тогда, когда он перешел в иную ипостась. Он мне всегда был глубоко антипатичен: его внешняя и внутренняя заурядность раздражали безмерно. Поэтому, когда он предложил пойти с ним на сближение, я громко и публично высмеял его. Этого он, похоже, не смог пережить вдвойне.
Я никогда даже не задумывался, отчего именно мне он сделал тогда столь недвусмысленное предложение. Поводов, во всяком случае, я ему не давал.
Мне необходимо было следующим летом попасть в Москву. Во что бы то ни стало. Я приступил наконец-то к съемкам фильма по собственному сценарию. С рабочим названием – «Русская любовь».
Действие фильма разворачивалось в двух центральных российских городах и в Средней Азии. Павильонные съемки были закончены, все крупные планы и диалоги отсняты, поэтому нужно было срочно лететь – осматривать натуру и приступать уже к основной работе. В Москве, Санкт-Петербурге и Алматы. Я решил начать с Москвы.
Накануне позвонил Максиму, чтобы узнать, не смогу ли вновь воспользоваться его неизменным гостеприимством. На пару ночей.
– Отлично, Жерар, приезжай, давненько не виделись, буду рад, – искренне откликнулся Максим.
Я как бы невзначай поинтересовался: известно ли уже, кого прочат в председатели Московского кинофестиваля?
– Ходят слухи, что возглавить фестиваль следующим летом предложили небезызвестному тебе заслуженному деятелю культуры и бывшему нашему уважаемому зав. кафедрой.
– В самом деле? Хорошая новость! Как думаешь, он даст согласие?
– Думаю, его уломают. Лучшей кандидатуры явно не измыслить.
Максим сделал паузу и – со смешком – добавил:
– Ты, кстати, в курсе, что он теперь – супруг твоей бывшей пассии?
Вот как?
– Милый друг, это тоже слухи?
– Ты что, и вправду не знаешь? Она склеила его еще два или три года тому назад! Развела с женой, бросила своего питерского капитана, вернулась в Москву...
– И что теперь?
– Теперь на нем себе карьеру делает. Важничает страшно!
Похоже на нее. До чрезвычайности узнаваемо.
– А помнишь его мастер-класс? Кажется, после этого ты даже загорелся дисер у него писать. Потом что, передумал?
– Не передумал... просто не сложилось, – задумчиво отозвался я.
То, что я услышал, казалось невероятным. Профессор и чертовка?! Вот это поворот...
– А где они живут, не в курсе?
– В курсе. У нее.
– Вместе с родителями?
– Не совсем. Отец ее скончался вскоре после их соединения: два льва в одной клетке ужиться не смогли...
– Понятно.
Понятно, еще как теперь все понятно! В ближайшие дни мне непременно, просто необходимо к нему попасть! Главное, чтобы он оказался в Москве и был не сильно занят. Нужно любым способом заручиться его поддержкой и получить личное приглашение на кинофестиваль. Весьма недурно пока все складывается. Удачно даже, я бы сказал.
Вот только где найти номер телефона чертовки? Я ведь стер тогда все, что ее касалось.
В ярость впал. В буйство. Недопустимая слабость. Никогда нельзя позволять эмоциям брать над собой власть.
Проклятье, опять эта ноющая боль в низу живота. Стоит только немного понервничать...
Непременно надо показаться доктору перед отъездом. Месяца три уже, как испытываю подобный дискомфорт и частые позывы. Все некогда: пробы, съемки, суета... Теперь уж, похоже, деваться некуда.
Диагноз врача на этот раз прозвучал как вердикт.
Да, прежде док был не столь суров... Во всяком случае, давал мне шанс. И я его, помнится, правильно использовал. Тогда. С чертовкой. С тех пор прошло... с ума сойти – пять лет! Ничем серьезнее ангины я за эти годы не болел, и вот на тебе – застарелый недуг предательски напомнил о себе. Как не вовремя...
Что теперь? Отменить поездку? Лечь в клинику? Перенести сроки съемок? То есть – отложить дело жизни в долгий ящик? Ну, нет. Я столько лет шел к этому, я все уже спланировал... До такой степени увлекся своим будущим детищем, что даже забросил собственное здоровье! Забыл, что такое личная жизнь. К Мадлен не прикасался уже больше месяца. Пардон, гораздо дольше. Последний раз это случилось... да, где-то сразу после ее дня рождения. В последний день августа, если точнее. Нехорошо. А до того – ой-ля-ля – 14 июля. В День взятия Бастилии, точно помню. У меня тогда еще ничего не получилось. Все отвлекало – эти летающие самолеты, разноцветный дым, гул, стрельба, крики, хлопки...
Сдается мне, Мадлен себе кого-то завела, раз меня не тревожит. Впрочем, правильно делает. От этого предначертанного супружеского долга, от этого унылого нотариально заверенного интима просто тоска берет. Хорошо еще, что в брачном контракте хоть и указано: «Регулярно», но без уточнений – насколько. Иначе я давно бы числился в злостных штрафниках. Раз в месяц тоже ведь регулярно. Или еще лучше – раз в полгода.
Впрочем, это, пожалуй, перебор. Однако если подобная регулярность устраивает обоих – пуркуа па? В наших семьях у супругов-родителей всегда были отдельные спальни, вот мы с Мадлен благополучно и продолжили их славную традицию. Благо мне лично столь интенсивно, как прежде, уже не
