Веки его сомкнулись и Вован крепко уснул.
Он не почувствовал, как моряк взвалил его на плечо, как вынес из таверны, как тайными ходами пронес на пристань, не слышал плеска волн и гулких шагов по деревянной палубе, не видел мачт и парусов над головой.
Взметнулись паруса, гремя, поднялась якорная цепь, и галеон, покачиваясь на волнах, вышел в открытое море.
Огонек кормового фонаря последний раз мигнул и растаял во мгле. Ночь скрыла галеон.
На скале, закусив губу и глядя на удаляющийся галеон полными слез глазами, стоял Нунстрадамус.
А далеко в открытом море, на палубе галеона, крепко связанный по рукам и ногам, спал Вован.
Старый гоблин Цапгкорн заканчивал сортировать объедки, прикидывая, что еще может пригодиться для завтрашнего меню, когда дверь таверны распахнулась и его взгляду предстал пьяный гном.
– Опять ты! – рассердился Цапгкорн. – Я же велел тебе убираться ко всем чертям!
Какого дьявола ты прешься в таверну, если у тебя нет денег?!
Гном забормотал что-то на своем гномьем наречии.
– Что ты там бормочешь, болван? – сказал Цапгкорн. – А ну, давай, выметайся отсюда!
Гном побормотал еще немного, засунул руку в карман, долго и сосредоточенно шарил в нем, и наконец, к величайшему удивлению Цапгкорна извлек оттуда три золотые монеты.
– Откуда у тебя деньги, гномье отродье? – вскричал Цапгкорн. – Ты же был пуст, как сухой колодец!
Гном забормотал что-то, из чего следовало, что святой Квиткоу, покровитель гномов, внял его молитвам и позаботился о нем, послав ему целых три реала.
– Три реала! – воскликнул пораженный Цапгкорн. – Клянусь закуской, твой покровитель чересчур щедр! Я не подал бы тебе и дырявого сантима. Но коль скоро у тебя завелись деньги, добро пожаловать во 'Взбесившийся еж'! Делайте заказ, уважаемый сэр гном!
Ничего не подозревающий Вован крепко спал на палубе.
Ветер был попутный, команда опытная, и галеон резво прыгал по волнам, делая не менее десяти узлов. За ночь судно прошло около пятидесяти миль, и когда взошло солнце, галеон уже входил в гавань. Впереди, на высоком холме зубчатыми крепостными стенами и белыми башнями вставал город.
Это был Гарбар, торговый центр Полусреднего мира.
Судно миновало вход в гавань, огороженный тяжелой железной цепью, и стало пробираться к пристани.
Несметное количество фрегатов, галеонов, бригантин, фелук, шаланд и прочих больших и малых судов теснилось у пристани. Их были тысячи тысяч, они заполняли весь берег от горизонта до горизонта, и на всех кипела работа. Толпы рабов-грузчиков, сгибаясь под тяжестью тюков, ящиков, сундуков и коробок, непрерывно сновали между пристанью и судами. Судовые приказчики с учетными пергаментами в руках и перьями за ухом сбивались с ног, сорванными голосами орали на грузчиков, в сотый раз сбивались со счета и начинали считать сначала. Люди кричали, лошади ржали, ослы ревели, собаки лаяли – над пристанью стоял сплошной многоголосый гул, и человеку, впервые попавшему сюда, уже через пару минут начинало казаться, что в голове у него завелся сумасшедший хор.
Галеон лавировал между стоящими на рейде судами с цирковой ловкостью. Казалось, втиснуться в гавань было невозможно. Но галеон ловко нырнул в щель между двумя фрегатами и уткнулся носом в причал.
Сейчас же по палубе забегали матросы, поднимая пинками пленных. Вован проснулся от сильного толчка, и обнаружил, что над ним нависает человек в моряцкой куртке и с трубкой в зубах. Вован узнал своего вчерашнего благодетеля. Моряк стоял, широко расставив ноги, и длинной палкой тыкал Вована в живот:
– Вставай, скотина! – грубо сказал он, заметив, что Вован проснулся. – Шевелись, бездельник, к полудню мы должны быть на рынке!
Вован, в голове у которого после вчерашнего стоял густой туман, никак не мог понять, как он оказался на корабле, и чего от него хочет моряк.
– Ты че, удумал, баклан? – прохрипел он.
Вместо ответа моряк огрел его палкой.
– Меня зовут Лигус, – сказал он. – Я – работорговец. Ты будешь звать меня хозяин.
Потому что ты принадлежишь мне.
Работорговец с удовольствием наблюдал, как по мере осмысления этой новости на Вовановом лице нарастают признаки бури, и громко расхохотался:
– Ну, ну! Не волнуйся! Ты будешь моей собственностью недолго. Сейчас мы пойдем на рынок, и там тебя кто-нибудь купит. По крайней мере, я надеюсь выручить за тебя реалов семьдесят-восемьдесят. Правда, на твоей тупой роже я явственно читаю признаки лености и празднолюбия, но, полагаю, хороший надсмотрщик быстро вылечит тебя от этой хвори.
Вован стал медленно закипать.
– Да ты знаешь, кто я?! – прохрипел он. – Да я… Да за меня… Вся братва!
Пацаны подписаны…
– Что? – насторожился работорговец. – Значит, за тебя могут дать выкуп? – обрадовано спросил он, но тут же с сомнением посмотрел на голые ноги Вована:
– Твой вид противоречит твоим словам, чужеземец. Но если ты не врешь, скажи, как найти твоих родных. Клянусь, если они заплатят за тебя хороший выкуп, я буду обращаться с тобой как с наследным принцем! Откуда ты прибыл?
Вован, понимая, что это, возможно, единственный его шанс не быть проданным неизвестно кому и неизвестно зачем, стал рассказывать, стараясь не упустить ни одной подробности. Но чем дольше он говорил, тем мрачнее становился работорговец.
– Так в какую сторону надо плыть, чтобы попасть в твой город, чужеземец? – спросил он.
Этот вопрос поставил Вована в тупик. Работорговец окинул его недобрым взглядом.
– Клянусь бородой, ты вздумал дурачить меня, чужестранец! Ты плетешь россказни о волшебных городах, вроде тех сказок, какие рассказывают бродячие сказочники на ярмарках. Но я не ярмарочный разиня! Вот тебе, мошенник! – и торговец изо всех сил вытянул Вована палкой по спине.
– Если бы я не собирался продать тебя подороже, моя плеть показала бы тебе, как дурачить хозяина глупыми россказнями! – сказал он. – Но к сожалению, раб с испорченной шкурой стоит дешевле. Так что молись, чтобы тебя побыстрее купили, пока я не передумал!
Матросы выстроили пленников на пристани, еще раз пересчитали их и погнали к шумевшему за пристанью рынку.
О гарбарском рынке стоит сказать отдельно. Обычно каждый мало-мальски приличный городок стремится заиметь у себя ярмарку или рынок. В случае Гарбара можно было смело сказать, что огромный гарбарский рынок содержал при себе небольшой четырехмиллионный город. Город, как, впрочем, и вся прилегающая область, буквально тонул и растворялся в рынке. Гарбарский рынок был центром, средоточием, основой и смыслом местной жизни; он был даже не сердцем, нет – он был желудком, огромным, ненасытным, алчущим. Он поглощал и переваривал. Ежедневно в него вливались несметные толпы людей и бесчисленные караваны, повозки и волокуши с товарами. Рынок неторопливо переваривал их, сопровождая это пищеварение зазывными криками, руганью, яростными спорами торгующихся, ржаньем, мычаньем, блеяньем, визгом и кудахтаньем. Каждую секунду из его ворот вываливались вереницы счастливцев, навьюченных покупками до пупочной грыжи, с высунутыми языками и безумными глазами. Вечером рынок изрыгал непереваренные остатки торговцев, размещавшихся в близлежащих гостиницах, постоялых дворах, доходных домах и просто притонах.
