— Да нет же! — она обхватила голову руками. — Ты что, дурак, что ли, простых вещей не понимаешь!
Он хорошо помнил этот ее жест. Когда они были любовниками, жест этот означал, что он ведет себя как невообразимый, доисторический, ужасающий кретин.
— Ну, извини, — сказал он. — Не мечись так. Это ужасно действует на нервы.
— Посмотри на меня! Неужели я выгляжу как женщина, способная убить? Когда ж ты наконец повзрослеешь!
Она покачала головой. Встав, она схватила бутылку с серебряного подноса и налила в стакан до половины. Пригубила. Живая Легенда съел еще орех.
— Я не желаю ни в чем быть замешанной, — сказала Хелен сердито. — У меня нет времени на все это [непеч.]. Что мне действительно нужно — хорошее алиби.
Спокойно глядя на нее и никак не показывая — хочет ли он, чтобы она продолжала говорить, или убралась бы вон из номера, из отеля, из его жизни, Живая Легенда съел еще один орех.
— Мне нужно, чтобы ты им сказал, если тебя спросят… только если спросят, понимаешь?… не нужно самому предлагать, если не просят… Ты должен им сказать, что я провела ту ночь с тобой.
Он не ответил. Она поставила стакан на стойку мини-бара, подошла, села рядом с ним и даже заютилась слегка, задвигалась, прижимаясь к его плечу.
— Сделаешь? Ради меня? Ну, вроде, как одолжение? Тебе они поверят, это точно.
— Хорошо, — сказал он без энтузиазма. — Это какую же ночь ты со мной провела?
— Что-что?
— Ты сказала что провела со мной ту ночь. Какую именно ночь?
Она закатила глаза. Затем терпеливо повторила,
— Ночь, когда убили моего зятя.
— Ага.
Он медленно кивнул, раздумывая.
— Где ты был в ту ночь? — спросила Хелен.
— Я не помню.
— В Калифорнии?
— Хмм. Нет.
— В Пенсильвании?
— Может быть.
— Нужно знать точно.
— Ага.
Он съел еще орех. Она погладила его по плечу.
— Как дочь? — спросила она.
— В порядке.
— Так ты запомнишь? Я была с тобой. В Пенсильвании.
— Да.
— И у нас был секс.
Он нахмурился.
— Разве?
— Нет. Но ты скажешь им, что был. Если тебя спросят. Не возражаешь?
— Сузуки может обидеться.
— Что еще за Сузуки?
— Женщина, с которой я нынче сплю.
— Н-да… — Хелен встала и опять схватилась за голову. — Как можно спать с женщиной, которую зовут Сузуки, скажи мне?
— На самом деле у нее другое имя, — объяснил он. — Я не помню, как ее на самом деле зовут. Она японка. Я зову ее Сузуки, потому что это мой любимый персонаж.
— Черт знает, что такое…
Она решила, что будет очень терпелива. В течении следующего часа они выяснили что, оказывается, в ночь, о которой шла речь он все-таки был один. Затем они условились, что он скажет, если его спросят, что привез он ее на свое ранчо и провел с нею ночь, а потом, утром, доставил ее на станцию и посадил в поезд.
— Что это еще за глупости? — Роберт Кинг удивленно посмотрел на начальника, когда они закончили прослушивание записи.
— Думаешь, глупости? — начальник — толстый, лысеющий, очень запущенный в смысле физической подготовки, откинулся в кресле и посмотрел на подчиненного недружелюбно.
— Ну, а что же. Японцы?
— Все-таки мы в какой-то мере ответственны за то, что у них происходит…
— А что у них происходит?
— Ну, там, экономика…
— А Уолш при чем?
— Уолш — это наша экономика.
— Вы знаете что-нибудь об экономике?
— Как насчет уважения к начальству, Инспектор Кинг?
— Абсурд. Все это — абсурд. Цирк.
— Франк говорил специально для нас, Роберт. Подлая рептилия. Устроил шоу специально, чтоб дать нам знать. А с другой стороны для Живой Легенды никакой выгоды нет. Он сказал то, что сказал, и он верит в то, что говорит.
— Он идиот.
— Не скажи, Роберт. Не следует быть таким нетерпимым. Я вырос на его фильмах. Он — гений.
У Кинга непроизвольно отвисла челюсть. На какое-то время он потерял дар речи.
— Фильмах?
— Что ж тут такого. Да, люблю его фильмы.
— Ну, хорошо, — сказал Кинг. — Ну, допустим, это был какой-то японский… черт его знает… конгломерат, департамент, или корпорация. Что нам теперь делать?
Начальник пожал плечами.
— Это не в нашей юрисдикции. Пусть Темненькие занимаются.
— Не понял.
— Это их дело. Темненьких. Наверное. Может, они кого-нибудь убьют в Токио, в отместку. Или вообще оставят все это на усмотрение корпораций. Пусть корпорации разберутся и примут такие меры, какие посчитают нужными. Пусть продадут япошкам еще одну кинокомпанию, или чего там. Какая разница.
— А что с данными, которые я для вас достал? Слушайте, я ведь несколько дней собирал материалы. Вы что, хотите сказать, что Музыкального Человека нужно… отпустить? В смысле — вообще не трогать? Немыслимо!
— Это что, личные счеты, Роберт? Ты лично что-то имеешь против Музыкального Человека?
— Он подонок.
— Слушай, Инспектор, — сказал начальник. — Если тебе требуются, в связи с нервным напряжением, несколько сеансов терапии за счет Бюро, так и скажи. Или, может, тебе в отпуск нужно. Но мы делаем только то, за что нам платят. А платят нам налогоплательщики. Запамятовал? Нет, нет, пожалуйста, дослушай. Даже когда мы склонны делать больше, чем нам положено, мы все равно не имеем право хватать человека просто потому, что кто-то из наших парней считает его подонком. Наручников не хватит! Нужно будет из Хонг Конга выписывать новые. Оставь Музыкального Человека в покое. Дело против него закроют на этой неделе. Если тебе очень хочется действовать, и если тебе непременно нужно кого-то допросить, допроси тещу. Я бы так и поступил бы на твоем месте, Роберт. Я их терпеть не могу, этих богатых-бедных девушек. Гадина желает заполучить алиби. Это автоматически помещает ее в категорию подозреваемых. От
