ранчо Живой Легенды до ближайшей станции — сто миль. И в то утро поезда вообще не ходили.
Кинг отмахнулся.
— Именно, — подтвердил начальник. — Дама просто запаниковала. Она здесь не при чем, и Музыкальный Человек тоже не при чем.
— Это он, уверяю вас. Это он! Почему бы вам не послушать меня хоть раз? Почему вы вообще никого никогда не слушаете?
— Если не будешь мне докучать, я тебя выслушаю.
— Музыкальный Человек — убийца.
— Ты мне докучаешь.
— Я должен его допросить.
— Нет. Вот что, Роберт. Иди домой — ты свободен на сегодня. Развейся. И не сверкай так глазами по моему адресу, я-то уж точно к этому убийству не причастен.
Обмен мнениями у Инспектора Кинга и Музыканта произошел в баре, оформленном под экслюзивный клуб, на Ист Сайде. Разговор был неформальный и короткий. Каждый раз при упоминании Вдовы Уолш Музыкант сбивал инспектора странным способом — инкриминируя самого себя. Кинг оставался спокойным до того момента, когда Музыкант заявил вдруг со всей серьезностью, что он вообще не музыкант. Совсем. Ничего не знает о музыке и ничего в ней не понимает. Это было так неожиданно, что Кинг, раздосадованный и раздраженный, упомянул имя, под которым музыкант выступал на публике.
— Никогда такого имени я не слышал, — подозреваемый очень убедительно пожал плечами. — Я? Выступаю под псевдонимом? Как-то странно даже.
Кинг яростно на него смотрел.
— Не знаю, что это за игра, которую вы тут разыгрываете, сэр, — сказал он. — А только, прошу вас, перестаньте. Ладно?
— В игры я не играю. Вы меня за кого-то другого приняли. Вот я здесь сижу перед вами, у меня погиб близкий друг, мне сейчас необходимы одиночество и покой. Вы совершенно бестактно завязываете со мной разговор и обвиняете меня в том, что я музыкант и убийца. Что мне думать, Инспектор? Как должен человек нормальный и разумный на такое реагировать? Черт знает, что такое… — он снова пожал плечами.
Кинг настаивал. Музыкант возражал, говоря что в жизни не имел дело ни с какими музыкальными инструментами. Может быть, он время от времени посещал оперу — это дело семейное, почти традиция. Но никогда он не был, например, в концертном зале. Кинг разозлился не на шутку и сказал что-то необдуманно, к делу не относящееся. Музыкант рассмеялся Кингу в лицо.
Положив на стойку двадцатидолларовую купюру, Кинг быстро вышел, боясь, что если он останется в баре еще на какое-то время, всякое может произойти.
Клан посчитал, что Уолш умер от удара. А сплетничают люди всегда, подумаешь! Полиция порешила, что имело место самоубийство, и вела себя по отношению к клану тактично. Пресса держалась на расстоянии, поскольку не каждое убийство следует освещать в газетах. А руководители в ФБР так и не заинтересовались всерьез этим делом, несмотря на усилия Кинга.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДНЕВНИК ЮДЖИНА
Юджин Вилье понял, что попал в переплет по крупному только когда применять меры было уже поздно. Был красный свет, двое незнакомых уже сидели у него в такси за спиной, мужчина хриплым баритоном бормотал адрес — неприметный маленький проулок в мрачных внутренностях Южного Бронкса, район, отказывающийся идти в ногу со временем и портящий радужную статистику Сити Холлу. Район оставался городской военной зоной, где грабеж, насилие, перестрелки и убийства по случаю и из каприза были так же обычны, как штраф за неправильную парковку.
Закончив себя ругать за то, что не запер вовремя двери, Юджин Вилье оценил ситуацию и решил просто отказаться везти и посмотреть, что из этого выйдет.
— Младенец просто меня убивает, — сказала пассажирка. Фальшивая нота в ее контральто резануло музыкальное ухо Юджина.
Пятьдесят Седьмая и Бродвей. Светофор переключился, стал бледно-зеленым. Был час ночи. Небо приобрело таинственный бледно-фиолетовый оттенок, как иногда бывает в Манхаттане в середине ночи, когда яркий, кричащий неон вывесок и рекламных воззваний, мягкий желтый свет фонарей, лоскутный туман, и разбегающиеся мысли наблюдателя играют в игры с его боковым зрением. Юджин передумал. Двое на заднем сидении, даже если бы они согласились выйти прямо сейчас, наверняка пожаловались бы полицейскому — вон полицейская машина как раз прошуршала зловеще — и получил бы он, Юджин, очередную повестку, уже вторую, а третья означала бы, что у него отберут лицензию. Вторая повестка стоила бы ему восемьсот долларов (две недели работы). Церемониться бы с ним не стали — как же, отказался довезти беременную даму и ее нежного супруга до их мирного обиталища. Впрочем, это не было единственной причиной, заставившей Юджина передумать. Просто человеку, который тебя на голову выше и в два раза тяжелее, просто так нет не говорят. А вместо этого запирают двери до того, как он, человек этот, успел сесть в твое такси.
Следуя по Вест Сайд Шоссе, Юджин прикидывал возможные варианты, включая расовый аспект («Черному парню в наше время не вздохнуть, ни охнуть, особенно если он таксист»), и аспект бедности («Два месяца за квартиру не плачено») и так далее, но вскоре отбросил их, все. Какие бы чувства не имелись у этих двоих на заднем сидении, понял он, благожелательность и сочувствие в перечень не входят. Разводить треп — глупо. Он решил вместо этого послушать Шопена и нажал кнопку на переносном стерео. Звуки знаменитого полонеза не произвели никакого впечатления на пассажиров. Пассажиры зловеще молчали. Может, они не любили фортепианную музыку.
Справа плыли огромные здания оперного района, а затем показался Риверсайд со своим всегда умиротворяющим парком и кварталами конца девятнадцатого века, спокойными в своем тихом величии. Наконец и башенка церквы проявилась темным силуэтом. Гарлем проплыл мимо. Мост Джорджа Вашингтона слева засверкал гирляндами. Юджин въехал на пандус развязки, втерся в поперечное движение, и взял курс на Кросс Бронкс Экспресс шоссе. Парень на заднем сидении наклонился вперед, сообщая Юджину, какой съезд с шоссе ему нужен. Инструкции прошли под аккомпанемент особенно залихватского шопеновского пассажа.
Юджин бывал в этим местах раньше — дважды отвозил пассажиров, один раз ему заплатили. На первый взгляд — обычный район в окрестностях восточно-бережного метрополиса. Двухэтажные дома вдоль улицы. На некоторых въездах стоят и мерцают невинно в темноте машины, иногда дорогие. Какая-то часть жилого фонда смотрится вполне респектабельно. Когда Юджину сказали, что сейчас нужно свернуть налево, на стороннюю улицу, идущую под гору, очень уютную, подозрения переросли в мрачную уверенность. Он знал, что его ждет.
Ему спокойным голосом велели остановиться. Дуло пистолета двадцать второго калибра уперлось в основание черепа сзади.
Стараясь не делать лишних или резких движений, он протянул через плечо деньги, всю выручку. Затем ему велели освободить машину от своего присутствия.
Дрожа от порывистого ноябрьского ветра, Юджин смотрел, как двое вышли, забрались на передние сидения, хлопнули дверьми — та-дам! — как оркестровое начало третьего акта «Богемы». Мужчина, сидя за рулем, опустил стекло и в сюрреалистическом порыве неуместной щедрости протянул Юджину его лицензию в пластиковой обертке, с номером и фотографией.
— А куртку не дашь ли мне мою заодно? — спросил Юджин мрачно. — Холодно же, [непеч.].
Ответом его не удостоили. Грабитель включил надпись «Конец Смены» на крыше. Жертва обхватила себя руками, защищаясь от холода и ветра, и пошла прочь.
Престарелый дядька, весело шагающий в противоположном направлении, вгляделся и сказал:
— Эй! Ты в порядке, парень?
