внутренняя борьба в этот момент достойна была усердного пера Флобера. Спина ее покрылась влагой. Она покачала головой, расплатилась, пересекла улицу и чуть не заскочила за тот же угол, за которым минуту назад исчезла подруга. Она круто повернула назад и медленно пошла в противоположном направлении. Вынула сигарету из пачки и долго не могла прикурить. В этот момент к остановке очень удачно подъехал автобус. Выбросив сигарету, она добежала до него и прыгнула в дверь. Автобус задрожал, напрягся, перекатился, гремя, через колдобину, и уехал, унося с собой Паскаль. Она вздохнула: с грустью, с горечью, с облегчением — все это одновременно.
Бетти пришлось добежать до следующего угла и посмотреть направо и налево, пока она не увидела наконец Джульена. Большой рыжий разговаривал с продавцом фруктов. Она подошла и встала рядом, а он продолжал обсуждать качество продаваемого лавочкой на своем медленном, осторожном французском. Ей пришлось дотронуться до его руки, чтобы обратить на себя внимание.
— А, это ты, — сказал он. — Как дела.
— Дела хорошо, — сказала она. — А твои как?
— В разумных пределах. Спасибо.
— Я подумала над твоим предложением, — выпалила она. — Мне оно начало нравиться.
— Я тоже над ним подумал, — сказал он. — И мне оно разонравилось. Прими мои извинения.
— Что ты имеешь в виду? — все, что она могла сказать. Ей нужно было время, чтобы придумать что- то более умное.
— Так себе идея, — признался он. — Твоя подруга права. Я себя вел как последний [непеч.].
— Ты вот что… — сказала она.
— Мне очень жаль.
— Ты вот что, — повторила она, сердясь и теряя терпение, — ты, боров, [непеч. ]…
Он улыбнулся. Ее голова едва доставала ему до солнечного сплетения.
— Я из-за тебя опоздала на автобус, — сказала она ему. — Это почти равносильно пропуску всего рабочего дня. Не кажется ли тебе, что я заслуживаю большего, чем глупые психологические игры? Я уверена что ты не шутил, когда на нас навалился. Следовало дать мне время подумать, вот и все.
— Извини, хорошо? — он повысил голос, и его американский акцент стал очевиден. Он не знал как по-французски будет его любимое библейское «вот». Он остановился на — А ну слушай меня! Я совершил ошибку. Поняла? Ошибку. Что ты хочешь, чтобы я сделал — на колени встал, прощения попросил?
— Я хочу, чтобы ты взял меня с собой в свой отель. Слушай, ты, [непеч. ], либо мы идем [непеч. ], либо ты самый худший подонок из всех, кого я когда-либо встречала и, смею тебя уверить, я встречала в своей жизни много подонков. У меня стезя такая.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь. Что еще ты хочешь узнать про меня? Группу крови?
Ну, по крайней мере ему удалось расслабиться — не очень честно, но с большой отдачей воспользовавшись слабостью очень интересной молодой женщины.
Время — без четверти полдень. Он решил, что не поедет на публичном транспорте. Хорошо бы было сейчас выпить, а только Джульен не хотел затуманивать себе мозги. Хотелось чистого восприятия.
Иди же.
И он пошел.
Он дошел до угла, повернул, дошел до конца квартала и понял, что идти нужно в противоположном направлении.
Ему показалось странным большое количество несчастных лиц кругом. Вдруг, ни с того, ни с сего. Наличествовали пешеходы, посетители полудюжины кафе в квартале, одинокий клошар под деревом на юго-западном углу сквера, водители и пассажиры ползущих мимо машин. Все они выглядели невероятно, жутко скучающими. Те, кто помоложе, находили какое-то утешение в возможности надеяться на что-то, но люди старше двадцати — им, казалось, уже нельзя помочь. Женатые пары смирились с судьбой; недавно начатые романы демонстрировали все признаки унылого компромисса; одиночки, мужчины и женщины, делали заученные движения. Межрасовые связи давно утратили ауру новшества и пьянящей опасности. Изредка попадающиеся гомосексуальные пары выглядели уставшими от постоянного вымученного бросания вызова обществу. Те же, кто присутствовал здесь не по причине любовных действий — водители грузовиков, водопроводчики, официанты, фермеры, государственные служащие, парикмахеры, неловко и неудобно одетые молодые предприниматели и предпринимательницы, ждущие больших дел — все они вид имели отстраненный и тоскливый.
Интересно. Интересный, однако, мир мы создали, подумал Джульен, пробираясь сквозь толпу вдоль самой роскошной магистрали планеты, шикарной и наглой Шанз Элизе. Что ж, поселяне, клянусь Уиллом, Джорджем и Радьярдом — вы в этом сами виноваты. Раз вы меня не желаете — можете вечно гнить в своей примитивной скуке, а мне-то что! Я — я сейчас найду мою любимую и буду счастлив до самой смерти, и даже, возможно, после смерти. Я — не вы, мне никогда скучно не бывает. Я вам покажу, скоты неблагодарные.
Давка была дичайшая. Полицейские машины перекрыли авеню. Времени было — час тридцать, но никто в этой толпе не выглядел так, будто он просто вышел на ланч и сейчас вернется на рабочее место. По мере приближения к Центру, убежденность Джульена, что он сразу найдет свою любовь начала быстро таять. За сто ярдов от входа оставалась только едва теплящаяся надежда. Весь план был — сплошной абсурд.
Она могла отказать мужу и не пойти на автосалон. Она могла сейчас прицениваться к шмоткам в каком-нибудь магазине, в трех кварталах, или в трех сотнях миль, отсюда. Она могла быть где угодно в Париже, где угодно в Европе, где угодно в мире. В Аргентине. В Китае. Статья в газете не упоминала лучшую половину индустриалиста вообще. В высших классах принято, и в низших тоже, уезжать куда-то без жены. В деловую поездку или в отпуск. В какой-то момент Джульен сильно заподозрил, что сходит с ума. Чтобы не начать разваливаться на составные прямо на этом месте, он напомнил себе что любовь и временное помешательство состоят в родстве; и что, иногда, безумным влюбленным везет.
Четверо крупных мужчин в черных деловых костюмах сопровождали кого-то, перемещающегося в кресле-каталке, в десяти ярдах от входа в Центр. Раздвинув пару зевак, которым казалось удобным давать толпе обтекать их по сторонам, Джульен зашагал ко входу, но неожиданно что-то в его сознании велело ему замедлить шаги, не нестись на всех парах. Он замедлил и посмотрел через плечо. Бугаи в костюмах — все четверо блондины, и явно тевтонского происхождения — все еще наличествовали, идя в направлении Джульена и входа, оберегая данность в кресле-каталке. Опытные глаза прирожденного наблюдателя различили надменный вид — привычный, а не намеренный — римский нос, впалые щеки, слегка грустную улыбку, и ухоженные ногти соперника.
Это был он —
Совершенно несущественно.
Важный человек сделал знак одному из телохранителей, и, когда тот наклонился, что-то ему сказал. Телохранитель зашелся безудержным хохотом. Джульен, напряженный, взволнованный, смотрел внимательно. Ошибиться было невозможно — в веселии телохранителя не было и тени заискивания. В следующий момент телохранитель передал шутку коллегам, и двое из них дружно заржали; четвертый телохранитель, у которого очевидно не было чувства юмора, презрительно посмотрел на остальных.
Джульен повел по сторонам одними глазами, по инерции. Он пал духом. Он снова посмотрел на соперника. Это неправильно, сказал он себе. Чудовищно, идиотически, непростительно неверно.
Я подонок, подумал он. Я беспринципный, без смягчающих обстоятельств, отвратительный рыжий подонок. Я пользуюсь несчастьем других.
Но, сказал он себе — я же не знал. Понятия не имел.
А, да, правда, спросил он себя — так-таки ни малейшего понятия?
Глупо, сказал он себе. Глупо и жестоко. Бесчеловечно. У тебя плохо с воображением. Так плохо, что Создателю понадобилось опуститься до твоего ничтожного уровня, чтобы показать тебе почему ты не прав. Позор.
А что если, спросил он себя. Что если бы у меня не было давеча долгого полового акта… То бишь, что
