было бы, если бы я не [непеч. ] бы все мозги из этой французской крошки, что если бы я все это время думал только о том, как я ее буду раздевать… женщину моей жизни… впитывая ее запах… пожирая ее глазами… пришло бы мне в этом случае в голову, что существуют в мире пределы низости? А?
Возьми себя в руки, сказал он себе. Сделай это сейчас, быстро, и иди. Иди отсюда. Иди. Иди же, сволочь. Иди.
Он не мог.
И она появилась. Она материализовалась, очевидно прямо из воздуха, рядом с креслом-каталкой. Темные волосы подстрижены очень коротко. Она пополнела, веснушки потеряли отчетливость, глаза сверкали, ямочки на щеках такие же умилительные, как раньше. Ее пальцы коснулись плеча ее мужа. Джульен почувствовал ужасную пустоту внутри. Колени задрожали. Муж повернулся и улыбнулся ей, и было в этой улыбке так много любви и нежности, такая вселенская была эта проклятая улыбка, что Джульену пришлось прикусить губу, и сильно. Зубы вошли в мясо, боль возникла, расширилась, засверлила в мозг. Чувствуя вкус собственной крови, он сделал шаг в сторону, пропуская одного из телохранителей — опасно близко, все они были в опасной близости от Джульена — и, оттолкнув итальянского туриста, который стал ругаться длинно и громко на ломаном тосканизированном французском, Джульен рванулся вперед, прочь от входа, прочь от толпы. Он перебежал Шанз Элизе, уходя, отклоняясь от пешеходов, а иногда толкая их, нырнул в переулок, и продолжал бежать.
Травмированное колено пожаловалось, но он не обратил внимания. Оно опять пожаловалось. Когда он подбегал к Гранд Пале, колено пожаловалось почти вслух. Он перешел на быстрый шаг.
Ведомый инерцией, гонимый сожалением, он перешел Мост Александра Третьего, повернул на восток, потащился по Бульвару Сен-Жермен, ища — что? Телефон? Открытый бар? В этих местах нет баров на мили вокруг, а что касается телефона — кому нужно звонить, когда ты вдруг понял, что никогда не будешь счастливым в любви? Друзьям? Родителям? Адвокату? Главнокомандующему? Типа, «Э… Извините, что я беспокою вас, господин Президент, но мне кажется, что я никогда не буду счастлив в любви, что мне делать? Да, пожалуйста, ваше личное мнение, если вам не трудно?» Джульен продолжал идти, разговаривая с собой и тяжело дыша. В конце концов он вытащил сигаретную пачку — и обнаружил, что сигареты кончились. Он выбросил пустую пачку.
До него дошло, что он выражает беспорядочные свои мысли вслух. Он невесело засмеялся.
Какого дьявола! Тысячи, может миллионы людей постоянно [непеч. ] чужих жен. Сам Джульен этим занимался, и немало. Человеку с миссией в жизни нетрудно соблазнить женщину, у которой скучный муж. Хорошо. Дальше. Еще тысячи людей уводят жен от мужей. Так. Джульен никогда такого не делал раньше. Меньше часа назад он хотел, и был твердо намерен, это сделать. Да. Но. Большинство людей не ведают, что творят. Их нельзя рассматривать, как несущих ответственность за свои поступки. Джульен знал, что делает. В конце концов, он был поэт и драматург, человек, способный читать в глазах людей их прошлые и будущие возможности. Он умел различать, когда и если ему нравилось, невидимые связи, соединяющие каждого человека с остальной Вселенной, и Вселенную с ее Создателем. Да. Джульен знал. Таким образом Джульен был полностью ответственен за свое поведение. Не то, чтобы в прошлом его это останавливало. А вот сегодня остановило. Помимо этого — разве она та женщина, которая ему нужна? Совершенно не его тип. Провинциальная. Балованная. Представьте себе — поэт живет с женщиной, которая едва понимает язык, на котором он пишет свои вирши! Абсурд. Женщина, привыкшая к комфорту и безопасности, принимающая отсутствие вульгарной уличной преступности как должное… женщина такого типа… начинает вдруг жить в… не в лучшем районе, скажем так… в Нью-Йорке. А? Ну и ну.
Ты поступил правильно, друг мой, сказал себе Джульен. Я и понятия не имел, что ты на такое способен, но, что ж — поздравляю. А страдать — полезно. Помогает творчеству. Джин, правда, без всякого страдания обходится. Ну и что? Он умеет, а я нет. Вот и вся история. Да.
Наконец слева по ходу обнаружился открытый бар, но Джульен прошел мимо.
ГЛАВA ДВЕНАДЦАТАЯ. ВЕНСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ
Зазвонил телефон. Мелисса схватила трубку.
— Здравствуйте. Меня зовут Триша, я работаю в…
Мелисса повесила трубку. Хамы, коммивояжеры.
Позвонили в дверь. Мелисса застыла.
Кто это?
На цыпочках она подошла к двери. Посмотрела в глазок, не сообразив, что с включенным светом в квартире это даст понять незваным гостям, что внутри кто-то есть, и этот кто-то боится.
Оказалось — управдом.
— Извините, мисс, — сказал он с экзотическим албанским акцентом. Что-то его удержало от любовного приглаживания его лихих усов в этот момент. — В квартире под вами что-то протекло, и я не знаю, откуда течет. В вашей ванной все нормально?
Мелисса вздохнула с облегчением и закатила глаза.
— Пошли, — сказала она. — Посмотрим.
Они вошли в ванную. Управдом рассматривал Мелиссу с большим интересом.
— Не следует ли вам, — спросила она строго, — смотреть на пол, стены и краны, а не на мои сиськи?
Нет, все было в порядке в ванной, и с сиськами тоже. Управдом пожал плечами.
— Хорошо, — сказал он. — Извините, что потревожил вас, мисс. Мне, возможно, понадобится придти еще раз через несколько минут, и выключить у вас воду.
— Зачем вам выключать у меня воду?
— Чтобы можно было починить там, внизу. Я не хочу выключать воду во всем здании.
— Понятно, — сказала она ледяным тоном.
— Да. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Он наконец-то пригладил усы, подмигнул ей (она ответила ему суровым взглядом) и ушел. Мелисса вернулась в кресло. Телефон зазвонил. Она схватила трубку.
— Привет, — услышала она голос Уайтфилда. — Ты в порядке?
— Да. Так что же?
— Ни о чем волноваться больше не надо. Вообще ни о чем. Я все уладил.
— Спасибо, — искренне сказала она. — Я не буду…
— Правильно. Не будешь задавать мне глупых вопросов. Ну, пока.
Она очень ему доверяла. Было сожаление, и разные грустные мысли ее обуревали, но в целом она чувствовала огромное облегчение. Она решила провести вечер дома, посидеть, скрестив по-индейски ноги, в своем любимом мягком кресле, почитать что-нибудь. Посмотрела на книжную полку. Французский роман девятнадцатого века привлек ее внимание. Она уже год собиралась его прочесть. Она сняла его с полки и устроилась в кресле. Позвонили в дверь.
Мелисса выругалась сквозь зубы, отложила книгу, и промаршировала ко входу, чтобы дать управдому войти. Открыла дверь не глядя. Это был не управдом.
Худая, миниатюрная, красивая молодая негритянка подняла руку. Дуло револьвера смотрело Мелиссе в лицо.
— Двигайся, — сказала гостья. — Медленно.
Мелисса шагнула назад. Девушка вошла в квартиру и позволила двери за собой закрыться.
— Сядь, — сказала она.
Мелисса, бледная и ранимая, села в любимое кресло.
— Красивый халат, — заметила Зиния. — Очень милая квартира. Ты здесь одна живешь?
— А… нет, — соврала Мелисса.
— Ясно, — Зиния облокотилась о письменный стол. — На твоем месте я бы не делала резких
