— Клодиа. Мои родичи не желают иметь с ней дело, поскольку мать не еврейка. Я однажды говорил об этом с раввином. К которому мой отец ходит. Его наверное уже выписали из больницы, этого раввина. Уверен, что никакие кости я ему не сломал. Родичи дуры, матери — все пьяницы. Живут в фургонах, жрут теле-обеды, и все такое. — Помолчав, он добавил, — Глупо, правда?
— Не знаю. Вся страна пытается схватить тебя за [непеч. ], скоро армию и флот пошлют, а ты у меня совета спрашиваешь? Ты, Ави, самодостаточен. Советы тебе не нужны.
— Как друг, — сказал Ави. — Как человек.
— Как человек я не думаю, что совершить убийство ради улучшения чьего-то уровня жизни, хоть бы и собственной дочери — хорошая идея.
— Глупо, да?
— Да.
— Он хороший музыкант?
— Он лучший из ныне живущих композиторов.
— Шутишь.
— Нет.
Они пошли вперед, Джульен впереди.
— Ну, хорошо, стало быть, он пишет музыку, — сказал Ави. — Это то, что ты имеешь в виду? Композитор?
— Правильно.
Некоторое время они молчали.
— А какая у него музыка? Какого типа?
— Всякая.
— А песни он пишет?
— Да.
— Песню для детей может написать?
— Спрошу.
— Правда? Ты спроси. Спасибо, мужик.
— Я попрошу, чтобы он написал детскую песенку и посвятил твоей дочери. Как ее фамилия?
— Розетти.
Джульен чуть не рассмеялся.
— Слушай, мужик, — сказал Ави. — Я бы был тебе очень, очень благодарен. А мог бы он заодно…
— Записать песенку и отослать ей. Да, мог бы.
Помолчав, Джульен спросил серьезным тоном:
— Это ничего, что я не еврей?
Тоже подумав, Ави ответил, и тоже серьезным тоном:
— Нет. А что?
— Да так. Просто так спросил.
В девять утра, измученный, раздражительный, Джульен зашел в свой банк на Семьдесят Второй и Амстердам и снял все деньги со счета.
Он не сделал ничего предосудительного. Он не нарушил ни один закон. И все-таки он знал, что следует быть осторожным. К счастью, на улицах был народ — работнички с девяти до пяти, его коллеги, шли в конторы — ворчащие, враждебно глядящие, опаздывающие. Джульен перебежал улицу и спустился в метро. Выйдя из другого выхода той же станции минуту спустя, он поймал такси, направлявшееся в Аптаун.
Он встретился с Ави через час, в кафе напротив Колумбийского Университета. Отдал ему белый почтовый конверт, набитый стадолларовыми купюрами.
— Удачи тебе, — сказал он.
— И тебе удачи, мужик, — ответил Ави. — И спасибо.
— Да.
После того, как Ави ушел, Джульен потащился к телефону, прогнал жующего резинку подростка, желавшего говорить со своей герлфренд (которая сидела на лекции и скучала, и была счастлива поговорить по сотовому телефону, пока профессор общественных наук объяснял студентам, почему он ходит к психотерапевту последние двадцать лет) и набрал номер Кассандры Уолш.
Включился автоответчик.
— Привет, — сказал Джульен веско. — Это сообщение для Джозефа Дубль-Ве Уайтфилда. Сообщение начинается. Если будут предприняты еще какие-то попытки покушения на жизнь Юджина Вилье, мерзкий ты подонок, у нас не будет выбора как только обратиться в ФБР и предоставить им информацию, связывающую тебя с этими попытками. В Бюро есть по крайней мере один человек, которому такая информация ужасно понравится. Повторяю. Если будут предприняты…
Джульен повесил трубку, вернулся в кафе, расплатился за кофе, и вышел. Откуда он знал про сотрудника в Бюро, то бишь, про Роберта Кинга? Он не знал. Но был уверен, что человек, которому сказали, что кто-то в ФБР точит на него зуб, не будет звонить туда, чтобы проверить, так ли это.
Черная машина стояла у гидранта напротив кафе. Билл, подчиненный Роберта Кинга, вылез из нее и преградил Джульену путь.
— Несколько вопросов, Джульен, — сказал он. — Давай сядем в машину. Ты не против?
Джульен не был против. Машина поехала в Даунтаун.
Ему задавали вопросы, а потом те же вопросы задавали снова. Ему угрожали. Его хвалили, и его унижали. Его шантажировали. Над ним смеялись. Апеллировали к его патриотизму и даже к его расовой гордости. Все напрасно. Подняли его досье, с судимостью и сроком. Снова угрожали. В конце концов Роберт Кинг узнал о происходящем. Он вмешался, отпустил Джульена, пожелав ему удачи и предупредив, чтобы с Лорой он больше никогда не встречался (женщина много старше Джульена, с темным прошлым) даже если она сама ему позвонит и будет настаивать.
Посмотрев скептически на Билла, Роберт Кинг удивился, увидев на лице подчиненного злобную улыбку. Билл отвел глаза. Роберт Кинг пожал плечами.
Его вызвали в кабинет к начальству. Его обзывали нехорошими словами. Ему сказали, что он нарушает правила. Ему угрожали и его шантажировали. Начальник объяснил ему, что в Огайо срочно требуются люди, и что кандидатура Кинга очень даже подходит. Он предложил ему подписать несколько бумаг.
— Сожалею, — сказал Роберт Кинг. Обычно непроницаемое, лицо его теперь походило на лицо Великого Сфинкса. — Принять предложение не могу.
Начальник сказал ему, что это не его дело — принимать или нет. Нужно подписывать.
Инспектор Кинг помедлил, посмотрел сурово на начальника, и подписал.
Когда он выходил из кабинета, Билл, стоявший неподалеку от двери, любезно ему улыбнулся.
— Этого следовало ожидать, — сказал Кинг Биллу. — Ты получишь повышение сразу после того, как я уеду, или они подождут немного, чтобы приличия соблюсти?
— Эй, босс, — сказал Билл. — Я к этому отношения не имею. Хотя, признайтесь, ваш послужной список не безупречен. Ваша лояльность под вопросом, и ваш профессиональный уровень…
— Билл, Билл, — сказал Роберт Кинг. — Просветились, мужик. Ты слишком серьезно все это воспринимаешь. Возьми отпуск, съезди в Венецию или еще куда-нибудь. Устрой себе праздник в Колорадо с женой и детьми. Или купи абонемент в оперу. Нью-Йоркский Офис, конечно же, самый паршивый в стране, но и у него есть свои преимущества.
— Не нужно играть в я-выше-вас-всех, — сказал Билл. — Будьте мужчиной.
— Согласен, — сказал Роберт Кинг, улыбаясь.
Билл поднял брови. Инспектор Кинг сбил его с ног левым хуком.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПОБЕГ
