Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма

ни оккультной наукой, ни магией, ни гнозисом, ни мистицизмом, но их синтезом. Ибо он есть дерево, а не башня. Да и сам человек, весь человек - который в одно и то же время и философ, и маг, и гностик, и мистик, - он сам и есть это дерево.

В таком случае, уж не каббалистическое ли это Древо Сефирот? - Возможно. А может быть, Древо Знания и Жизни в центре сада Эдемского? Да. Но превыше всего я желал бы видеть в нем Древо Смерти и Воскресения, - Крест, усеянный побегами Розы. Это Крест одновременно умерщвляющий и оживляющий, - Крест, в котором соединены смертные муки Голгофы и слава Воскресения. Ибо Крест есть закон роста, закон вечного ухода и возвращения. Это путь, который ведет не к тупикам специализации, но к 'проходам' очищения, ведущим к озарению и в конечном счете - к единению.

Практический герметизм есть мистицизм, гнозис, магия и наука Креста. Целью его исканий, его главной движущей силой и основой существования является великий труд роста, - осуществляющийся через духовную, психическую и телесную трансформацию, сублимацию, транссубстантивирование и трансмутацию. Да, алхимия, принцип алхимии составляет душу герметизма. Выражение этого принципа можно найти в Евангелии: 'ничего не погубить... но иметь жизнь вечную' (Ин. 6: 39-40). Можно ли представить себе идеал или цель, в которой было бы заложено больше веры, надежды и любви? В то время как те, кому недостает совершенной веры, прибегают к хирургической мере отделения истинной Сущности от сущности низшей, как мы это видим в Санкхьеи Йоге, те, кому недостает надежды, восполняют отсутствие необходимых способностей и сил, прибегая к искусственным конечностям, т. е. создавая механизмы, призванные исполнять недостающие функции, - как это происходит с конструкторами машин и авторами философских систем, теми, кто совершает ритуалы церемониальной магии, и всеми строителями башен в целом. Адепты же 'великих трудов' исповедуют 'юродство Креста' (1 Кор. 1: 18), т. е. они веруют, надеются и желают 'ничего не погубить... но иметь жизнь вечную'.

'Благая весть', пришедшая в мир более девятнадцати столетий назад, ни в коей мере не является хирургической операцией освобождения от страданий; еще менее она обещает человеку успех в сооружении башни, - сколь бы ни была эта башня мала или огромна - 'до самых небес'; это, скорее, воскресение из мертвых - великое алхимическое действо успешной трансмутации человеческого существа. Освобождение путем духовной хирургии, могущество, достигнутое с помощью умозрительных или иных механизмов, или воскресение благодаря Кресту, закону духовного роста, - вот тот выбор идеала, который обязана совершить всякая человеческая душа.

Касательно герметизма все это значит, что он сделал свой выбор. Он навсегда принял закон 'живой жизни' - Креста - как свой путь. Поэтому в нем нет ничего механического, ничего 'хирургического'. В герметизме не возводят никаких башен, в нем отсутствует стремление к какому бы то ни было разделению. Речь в нем идет исключительно о трансмутации сил и способностей человеческой натуры, т. е. об эволюции человека как о Великом Делании, которое удерживает ее от тупиков специализации.

Я уже говорил, что в практическом герметизме нет ничего механического или хирургического. Это означает, что в нем не найти никакого 'усовершенствования' -умственного, церемониального или физиологического, - посредством которого можно было бы узнать или совершить нечто, превосходящее пределы тех моральных и интеллектуальных способностей, которыми человек обладает в силу своего морального и интеллектуального роста, благодаря опыту, усилиям и воздействию благодати свыше. В нем, например, вы не найдете технических приемов пробуждения 'центра лотоса' посредством произнесения мантр, сопровождаемых специально приспособленным к этому дыханием. 'Центры лотоса' растут и созревают в свете, тепле и жизни истинного, прекрасного и доброго, без применения каких-либо технических приемов. 'Лотос', как и человеческое существо в целом, развивается в соответствии со всеобщим законом:

'Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю, и спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет, не знает он' (Мк. 4: 26-27).

В практическом герметизме только сердечность питает сердце - 'двенадцати-лепестковый лотос' - теплом, а вовсе не пробуждение дремлющей силы Кундалини посредством произнесения мантр и особого рода дыхания. Только внимание, вызванное желанием понять, приводит в движение 'лотос' интеллектуальной инициативы - 'двухлепестковый лотос', - а не звуки мантр и особый способ дыхания и т. д. Если бы это было иначе, если бы для того, чтобы дать толчок развитию каждого 'лотоса', надо было применять свой особый способ, то их развитие достигалось бы путем специализации, т. е. временных преимуществ, но в конечном счете завело бы в тупик. То же самое справедливо относительно интеллектуальных методов. В наши дни компьютеру, разумеется, отведено свое место в научном труде. Но ему - как и любому его аналогу - нет места в герметизме, где собсгвенная оригинальная работа мысли попросту незаменима. И 'ars combinatoria' ('искусство комбинирования') Раймунда Луллия, и 'археометрия' Сент-Ива д'Альвейдра - какими бы изобретательными и хорошо обоснованными они ни были - апробированы в герметизме не более чем интеллектуальные инструменты для совершения открытий и классификации. Точно так же и система силлогизмов Аристотеля, бывшая в широком употреблении у средневековых мыслителей-схоластов, почти не была воспринята герметистами.

Дело в том, что герметизм не желает пользоваться никаким инструментом, и потому все вышеупомянутые интеллектуальные инструменты (по-своему, может быть, даже прекрасные) были им отвергнуты. Ибо герметизм не имеет ничего общего с желанием заполучить 'готовые ответы' на все вопросы, полученные при минимуме усилий и с максимальным результатом. Его вопросы суть кризисы, а ответы, которые он ищет, суть состояния сознания, являющиеся следствием этих кризисов. Вот почему герметизм, будучи искусством становления, искусством трансформации, транссубстантивирования и трансмутации человеческого сознания, несовместим с пользованием каким-либо интеллектуальным инструментом. Символы, к которым он прибегает, - или, вернее, которыми герметисты позволяют себе пользоваться, - не являются интеллектуальными инструментами. В них нет ничего механического. Напротив, эти символы являются мистическо-гностическо-магическими 'ферментами' или 'энзимами' мышления, чье присутствие тревожит мысль, стимулирует ее и зовет к погружению во все новые глубины.

Следовательно, символы ни в коем случае не являются инструментами мысли; они, скорее, ее проводники и наставники, - как и 'Символ веры', христианское Credo, которое есть не инструмент мышления, но путеводное созвездие высоко над головой. Будь это иначе, повторю я, т. е. если бы герметизм был 'системой' или интеллектуальным инструментом, - он бы всего лишь завел в тупик и ему давно пришел бы конец. Ибо в своем развитии он стал бы 'специализированным' и, следовательно, нежизнеспособным. Он превратился бы в Вавилонскую башню, которую ждет громовой удар свыше.

Примерно сорок лет назад я знавал одного инженера, который был старше меня на два десятка лет. Он был эзотеристом, и я считал его мастером. В пустынной тиши степей Средней Азии он проштудировал все три тома 'Тайной доктрины' Е. П. Блаватской, и ему удалось свести почти необозримую массу составляющего этот труд материала в простую и элегантную систему -круг из семи концентрических, каждый из которых, в свою очередь, подразделялся на семь меньших кругов. Со временем он достиг такой ловкости в обращении с этим инструментом, что мог почти мгновенно найти ответ на любой интересующий его вопрос. Революция в России? Это было 3, возрастающее к 4. Наука и религия? Это было 5 и 4. Европейская наука и эзотерическая мудрость Востока? Это было 5 и 6.

И не подумайте, что все, что он говорил, были лишь эти цифры. 'Непосвященным' он всякий раз имел что сказать, - часто весьма поучительное и почти всегда вполне уместное. Числа были лишь для 'посвященных', к которым принадлежал и я.

Итак, инженер Р., обладая созданным с помощью 'Тайной доктрины' инструментом, несомненно имел неоспоримое преимущество - явное превосходство над всеми, кто такого инструмента не имел. Из душной, тоскливой атмосферы этого тупика вынуждены были один за другим бежать его ученики, каждый из которых занялся поиском пути аутентичного опыта живого духа. Что до самого автора этого необыкновенного