может быть, прощен.
– Родной мой, я никогда на тебя не сердилась... Всю жизнь я тянулась к тебе каждой клеточкой, молекулой, атомом и еще тысячами нераскрытых учеными микроскопических каракатиц...
Николай крепче обнял Миру и зашептал ей в ответ:
– И нет больше ни тебя ни меня – мы одно существо, единое целое, в нас гармония прошлого, настоящего и будущего, мы сама бесконечность, мы альфа и омега нашего с тобой мира. Я люблю тебя, я так люблю тебя, что не найду слов...
– И не нужно никаких слов... Да, я так хотела снова обрести тебя, что боялась признаться в этом даже самой себе...
Мира обвила руки вокруг шеи Николая.
– Но что же ты будешь делать без своих миллионов, замков, слуг? Без своих книг, ученых споров, смелых проектов завоевания мира? Ведь я тебе очень скоро наскучу...
– Нет-нет, это не так, – Николай в ужасе посмотрел Мире в глаза, но они смотрели ласково, и он успокоился.
– Я просто буду рядом с тобой, буду слушать твой голос, рассказывать тебе сказки, писать тебе стихи, петь песни, наконец...
– Николушка... А ведь я никогда не слышала, как ты поешь...
– А у меня нет голоса... Но для тебя я буду петь все равно. Я выучусь играть на гитаре...
– Ну спой мне что-нибудь... А то опять убежишь доставать свой спутник, и я так никогда и не услышу, как ты поешь!
– Достать его будет труднее, чем запустить новый... Но я с этим завязал...
– Спой...
– Ну, смотри, только не прогони меня, как орущую кошку...
Николай пел хрипловатым, тихим голосом. У Миры по щеке потекла слезинка...
– Это Визбор? Спой еще!
– Ты знаешь, Николушка, ты совсем не изменился. Все такой же восторженный мальчишка...
– А ты все та же милая девчонка...
– Давай пить чай! У меня есть сушки и ванильные сухарики!
Наутро он подал ей тетрадный листочек. Она прочла:
?
Первые дни прошли, как мимолетное дуновение счастья. Николаю все казалось замечательным. Мира по-прежнему не верила, что он сумеет забыть свою роскошную жизнь, но Николай отшучивался, что он был, есть и останется философом, и что просто из эпикурейства с его розой и бокалом вина перешел в стоицизм с его грубой тогой и строгой диетой.
Большую часть времени они проводили в библиотеке интерната для умственно отсталых детей, где работала Мира. Он сидел на ее уроках и завороженно слушал ее голос.
Всего в интернате было восемьдесят шесть человечков, от которых в свое время отказались родители, поскольку дети соображали немного медленнее своих сверстников. Теперь они жили здесь, на окраине села, и очень редко выходили за решетчатый забор.
Директор детдома Анна Дмитриевна Дядикова приняла Николая хорошо. Конечно, ей не стали растолковывать непростую историю его жизни, Мира просто сказала – мой очень близкий друг, и Анна Дмитриевна понимающе улыбнулась.
– У нас учителя истории и географии нет... Не поможете?
– Конечно, – обрадовался Николай.
– Он еще английский язык преподавать может, – похвасталась Мира.
– Правда? Ой, как здорово... Научите их хотя бы здороваться и прощаться...
– Научу... – твердо пообещал Николай.
– Вы не думайте, дети у нас хорошие... Дети как дети – общительные и любознательные. Конечно, наши выпускники не сильны в высшей математике. Зато они умеют работать, и занимаются этим все свободное от учебы время. Иначе нельзя – не прокормиться. Наш детский дом недавно передан из областного и районного бюджетов в местный.
– Какой умник додумался до этого?
Заведующая вздохнула.
– Не надо напрягать фантазию, чтобы представить себе годовой бюджет нашего заштатного села. Вот и работают наши ребятишки на картофельном поле, в саду и на животноводческой ферме. Слава богу, все они одеты – не от Кардена, конечно, а от соседей из Снежинска, собравших гуманитарный груз. Обуви, правда, не хватает, но на дворе лето, так что пока все хорошо.
?
После работы Мира и Николай подолгу плутали по селу. На улице была тишь да благодать. Тюбук раскинулся широко, и, чтобы дойти до дома, им приходилось минут сорок пылить по дороге мимо бревенчатых изб, одноэтажки сельской администрации, магазина «Смешанные товары» и небольшой мечети.
Напротив здания администрации стояла столовая с неизменным меню – пельмени и компот, но ни того, ни другого им отведать не удавалось, потому что как раз в это время в Тюбуке обычно отключали электричество.
Повариха Дуся, сверив часы, неизменно говорила:
– Приходите через два часа.
– Спасибо, как-нибудь в следующий раз... Дома поедим, – вежливо отвечала Мира.
Дуся жалела влюбленных и продавала им пельмени сухим пайком. Они возвращались домой и варили их на двухкомфорочной газовой плитке.
Мира все время беспокоилась:
– Николушка, ты точно выдержишь такую жизнь?
– А что, нормальная жизнь, замечательная! Мирочка, Мирчонок, маковка... Я не только не страдаю здесь, а впервые в жизни чувствую, что нахожусь именно на своем месте.
– Народ в селе думает, что мы тихопомешанные... Давай хотя бы мотоцикл купим... Ты же мне какую-то карточку прислал. Я ею так никогда и не пользовалась... Там денег на мотоцикл хватит?
– Там и на вертолет хватит... Только нужно ли нам это? На еду хватает, и ладно... А я не умею его водить, да и прав у меня на мотоцикл нет...
– Не волнуйся, местная милиция пребывает в неизбывной летаргии, поэтому можно кататься без шлема и без прав!
– Ну, посмотрим... Давай еще немного пешком побродим... Как когда-то в Питере!
И они, не размыкая рук, шли бродить по пыльным улицам. Улицу Первого Мая они не любили, а вот название улицы Мира Николаю очень нравилось. Он все время шутил: вот, мол, как мою Миру местный люд уважает, улицу ее именем назвали!
– Николушка, ты все-таки мне объясни... Ну что ты во мне нашел? Я – простая баба, и некрасивая совсем. У тебя же было все! Наверное, женщины были – пальчики оближешь... Пока я не пойму, как ты решился все бросить, – не успокоюсь. Буду в три часа ночи просыпаться и рыдать тебе над ухом... Тебе это надо? Ну, признайся, что с тобой такое произошло?
Николай задумался, и после недолгого молчания рассказал ей о видении, потрясшем его в храме Гроба
