удивление увесистым – и с ревом швырнул его в верзилу. Рефлексы у последнего оказались отличными, верзила увернулся, и бросаемый с визгом вылетел за границу 'нейтралки' и исчез в 'заднице'. Молодец верзила, в здоровом теле – здоровый дух! Ну а теперь – в 'кишку'!.. Прыгнув совсем в другую сторону, Эдди перехватил руку с арматурой, намеревавшуюся раскроить чернявому череп, и всем весом навалился на чужой локоть.
Сначала он подумал, что сломал руку самому себе – звук выстрела был очень негромким. С пола Эдди следил, как верзила снова поднимает пистолет. Очень болело простреленное плечо, но вряд ли кого-нибудь это интересовало. Оказывается, интересовало. Рубашка на груди 'серафима' вспухла кровавым пузырем, во все стороны полетели клочья мяса, и верзила свалился на пол с крайне удивленным выражением лица. Оставшаяся бригада мигом растворилась в серой мгле люка.
Уже не скрываясь, чернявый вытащил из кармана небольшой цилиндрик и сунул его в правый дымящийся рукав – теперь его гранатомет вновь был заряжен. Потом чернявый подобрал пистолет и сунул его Эдди.
– На. Пригодится.
– Ты цел?
– Почти. В ногу ножом саданули.
– А меня в плечо задело. Но это ерунда. Тебя как зовут?
– Макс.
– А меня Эдди. Идти сможешь?
– Попробую. Если не смогу – иди один.
– Пошел ты к черту, – беззлобно сказал Эдди неожиданно для себя. Он помог Максу перевязать ногу, и они поднялись с пола. Впереди был восьмой круг.
Эдди плохо помнил, что было дальше. Они, шатаясь, брели по осыпающемуся под ногами перрону, вокруг горели стены, было трудно дышать; оба то и дело интуитивно уклонялись от флай-брейкеров и шаровых молний, обходили ловушки, даже не замечая их, и шли, шли…
Временами Эдди казалось, что он снова наверху, в городе, и вокруг снова пожар, все горит, и Ничьи Дома корчатся в огне, а пожарные цистерны заливают огонь кислотной смесью, и еще неизвестно, что хуже – эта смесь или огненный ад вокруг; а там, дальше, за стеной пламени – полицейские кордоны, ждут, когда на них выбегут скрывающиеся симбионты, и они не будут разбираться – они всегда сначала стреляют, а уж потом разбираются… Потом был момент просветления. Они были в 'кишке', и на них с обеих сторон надвигались 'хохотунчики'. До ниши далеко, да и не поместиться в этой нише двоим. Но бросить Макса Эдди уже не мог. И тогда он сделал то, что час назад даже не могло прийти ему в голову. Он выхватил свою запасную заветную лайф-карту, чудом пронесенную мимо контрольного автомата, и сунул ее в ладонь Макса – свою Макс к тому времени уже высветил. Обе карточки вспыхнули одновременно, и 'хохотунчики' исчезли, словно сквозь землю провалились. Но здесь, на восьмом круге, лайф-карты действовали всего минуту, в отличие от десяти на других кругах и получаса при обычной работе подземки.
Минуты им не хватило. На них снова мчался 'хохотунчик', а до перрона было еще далеко. И тогда они оба развернулись и вскинули правые руки. Это было запрещено, но плевать они хотели на все запреты! Вспышки выстрелов следовали одна за другой, и им даже в голову не приходило, что заряды в их гранатометах должны были давно кончиться. Лишь когда вой стих, они опустили руки. 'Хохотунчик' превратился в груду оплавленного металла.
Потом снова был провал. Эдди помнил только, что Макс упал и не мог встать, и тогда он взвалил его на спину и потащил. Макс слабо сопротивлялся, вокруг трещали электрические разряды, их догоняло какое-то дурацкое фиолетовое облако, и Эдди шел из последних сил, ругаясь только что придуманными словами…
Пока не увидел свет.
…Со всех сторон мигали вспышки, на них были открыто устремлены стволы кинокамер, и какой-то тип в белом смокинге и с ослепительной улыбкой все орал в микрофон, а Эдди все никак не мог понять, что он говорит.
– Эдди Мак-Грейв… Победитель… Гордость нации… Приз в тысячу лайф-карт… прогресс Человечества…
– Идиот! – заорал Эдди, хватая человека в смокинге за лацканы. – Макс, скажи этому…
Тут он увидел в толпе улыбающегося и машущего им рукой очкарика, и наконец потерял сознание…
…Они втроем сидели в маленькой квартирке очкарика (Эдди так и не удосужился узнать, как его зовут) и пили кофе и синт-коньяк. Очкарик уже минут пять что-то говорил, но Эдди его не слышал. Только одна мысль билась у него в мозгу: 'Дошли!..'
Постепенно сквозь эту мысль все-таки пробился голос очкарика:
– Подонки! Они сами не понимают, что создали! Это же ад… А сытые обреченные черти в пижамах, обремененные семьей и долгами, упиваются страданиями гибнущих грешников… на сон грядущий! А там хоть потоп…
Эдди протянул руку к бокалу с коньяком – вернее, хотел протянуть, но не успел, потому что бокал сам скользнул ему в ладонь. Он даже не заметил, как это произошло. 'Я сошел с ума', – подумал Эдди. Но тут он вспомнил палившие по сто раз однозарядные гранатометы, свой безошибочный выбор пути в 'лабиринте', 'линию жизни' Макса…
Они должны были погибнуть. Но они сидят и пьют кофе. Они стали людьми. Или не совсем людьми. Или СОВСЕМ людьми. Кем же они стали?
'Это не ад, – подумал Эдди. – Он не прав. Это чистилище. Не прошел – попал в ад. Прошел —…'
И тут Эдди заметил, что очкарик молчит и грустно смотрит на него.
– Эдди, дружище, – тихо сказал очкарик. – Неужели ты хочешь, чтобы и твои дети становились людьми, только пройдя все восемь кругов подземки?..
…Волны эмигрантов из взбесившихся городов захлестнули малонаселенные регионы, до того слабо
