– А потом? – спросил Стеблов.
– Не знаю… будет видно. Если доживём. Кто всем командует?
Стеблов скривился:
– Командует? Гарем…
– Не понял?
– Штаб, блин. Коллективное руководство… мать, мать, мать…
Он даже зашипел сквозь зубы.
– Поехали к ним. Или пошли. Или как ещё можно туда попасть?..
– Зачем? Мне уже знаешь какой был втык за тебя?
– Представляю. Видишь ли, я понял теперь, где вся эта мразь полезет –
Слева – далеко – затрещали автоматы, потом – раздалось несколько сдвоенных хлопков. За низким серым зданием то ли администрации кладбища, то ли какого-нибудь гробового заводика взлетели лёгкие желтовато-серые дымные султаны. Потом лениво пополз вверх другой дым, жирный и чёрный.
Круглая вращающаяся туча, висящая над центром 'зоны', широко расползлась за последние часы. Странное получалось небо: чёрное, бугристое, с малозаметным ещё багровым отсветом.
– Уханькали, – сказал кто-то за спиной.
– Так где же это будет? – спросил Стеблов, переводя взгляд на Алексея. Голос у него был деревянный.
Алексей вытащил карту, ткнул пальцем в мясокомбинат. За что он сейчас был бы навсегда благодарен Стеблову, так это за полное отсутствие вопросов.
Кесарь медленно приходил в себя. Словно бы по частям.
Того, что случилось, не должно было случиться. Он хорошо помнил, как открыл Запертую книгу. В ней всего двенадцать листов, толстых кожаных пластин с выжженными письменами. Слово Света, Слово Тьмы, Слово Огня, Слово Воздуха, Слово Земли, Слово Воды… – это всё слова живых. Есть там и другие слова. Он хотел произнести Слово Воды. Пусть падают дожди и пусть вскроются подземные жилы. Это лучше, чем умереть от жажды среди воды, горькой, как жёлчь…
(Внутри себя он знал, он помнил каким-то краешком памяти, что на самом деле – хотел сделать что-то другое. Что-то совсем-совсем другое… более… более важное… и – необратимое… Но ему властно велели – ему! – властно! – велели! – даже не пытаться вспоминать об этом. Или – не властно?.. Может быть, на него просто испуганно прикрикнули? И он решил про себя, что пусть будет так: он просто хотел произнести Слово Воды…)
Он так ничего и не успел тогда…
Пошевелил рукой. Рука отзывалась. Что-то он чувствовал ею – непонятное, облегающее. Другая рука… вот. Он попытался согнуть её. Рука преодолевала какое-то сопротивление.
В детстве его однажды засыпало подушками.
И сейчас – было похоже на то.
Но без удушья, без запаха пыли и перьев. Только темнота и мягкое неодолимое сопротивление всего вокруг.
Книга. Острый угол её переплёта.
Он попытался повернуться. Что-то упёрлось в бок.
Новое долгое путешествие руки. Приходится раздвигать мягкие складки. Гладкий шар размером поменьше яблока – как раз, чтобы обхватить пальцами. Не подаётся под рукой.
Он опёрся об этот шар, потому что ему было больше не обо что опереться. Долгое усилие. Вторая рука поймала книгу.
Ну же…
Всё произошло как-то сразу – и вне его, и внутри. Только что он лежал – или висел – в каких-то мягких тенётах, и вдруг понял, что всё не так, что он просто стоит перед закрытой дверью, держится за ручку этой двери, под мышкой у него книга, и всё, что нужно, так это ручку повернуть и потом потянуть на себя дверь, он раньше делал это много раз… но вот не решается почему-то… с ним было что-то вроде обморока, недолгой потери ориентации… ну же! Пора!
Он повернул ручку и потянул на себя дверь. Дверь пошла туго. Из щели потоком хлынул розовый свет.
Глава одиннадцатая
…когда Лев потянулся и задрожал под её ладонью, Отрада испытала странное, будто бы знакомое, но давно забытое ощущение… или это просто перетекало в неё из недостижимых в обыденности животных глубин? Так загнанная в угол собачка вдруг ощущает себя страшным зверем, так настигнутый погоней безоружный вдруг натыкается взглядом на оставленный кем-то заряжённый револьвер… может быть, силы по-прежнему неравны – но что-то меняется, меняется принципиально…
Аски повизгивала от нетерпения.
Наконец Лев поднялся на все лапы. Только теперь Отрада поняла, насколько он огромен. Он был больше слона! От него ударила волна странного электрического запаха. Он был несчастен и счастлив
