Вандо Паригорий медленно гибнет от закупорки кровяных жил: обе ноги уже мёртвые, гниют на живом теле…
На материке началось моровое поветрие, следует ждать и сюда. Крысы начали покидать города…
В местах, из которых выбиты были степняки, находили расчленённые и объеденные человеческие тела.
Конкордийские конники отбили из плена у степняков своего командующего, Демира Иерона, необычным образом сращённого с женщиной…
Четырёхлетний мальчик в недальней деревне Стопида начал прорицать истины…
И так далее.
Скоро всё кончится, вяло думал Алексей.
Осень…
Он сам не знал, откуда эта уверенность.
За эти недели он вновь обрёл утраченный слух и умение подчинять небольших животных. В каком-то смысле он становился прежним.
Только вот – для чего?
Оставалось ждать, ни на что не надеясь.
В один из тихих дней (белесоватое небо и струнки паутин) Алексей сидел в оплетённой хмелем беседке и чистил оружие. 'Марголин' разложен был на чистом платке, образуя собой энергичную надпись неизвестными иероглифами. 'Шерифф' покоился пока в стороне, обрамлённый заколдованным кругом своих последних шести патронов. Ружейного масла, понятно, в природе не существовало, и Алексей использовал веретённое.
Он заканчивал сборку пистолета, когда за выпущенную далеко отсюда ниточку слуха кто-то зацепился. И тут же, немедленно, его ожгло невидимым хлыстом – несильно, будто от неожиданности у бьющего дёрнулась рука, но он успел с собой совладать.
Алексей торопливо вогнал снаряжённую обойму в пистолет, потом набил барабан 'Шериффа'. Револьвер он сунул за пояс сзади, пистолет оставил на столе.
Он не знал (не знала и мать), кому из предков, когда и почему пришла в голову эта блажь, – но цоколь беседки был сложен из того самого белого камня…
Минут через пять показался гость.
Фигурой идущий к нему человек был смутно знаком, однако вот лицо, Алексею показалось, он видел впервые.
Вокруг человека будто бы дрожал и переливался воздух…
– Вот и встретились, – сказал человек, почти не разжимая губ. – Как там говорят, на дне Кузни? Если гора не идёт к Магомету…
– …то это фальшивый Магомет, – подхватил Алексей.
Теперь было ясно, почему он не узнал гостя. Потому что – узнал сразу, но не сумел поверить себе. Поскольку слав Апостол давно перестал быть славом Апостолом…
– Как мне называть тебя? – спросил Алексей.
– Зови, как звал прежде, – сказал гость, осторожно присаживаясь на скамью беседки. – Думаю, это правильнее.
– Вот так, да? – удивился Алексей.
Гость кивнул.
– Ну, хорошо… Апостол. С чем пожаловал? Или просто – погостить?
– За советом, – сказал гость. Он посмотрел куда-то через плечо Алексея. Да, подумал тот. Апостолу было двадцать… нет, двадцать один. Этому же – все сорок пять. А внутри… сколько же ты живёшь на свете, Полибий?
И всё же ты просишь называть себя Апостолом…
Долго ничего не было сказано.
– Я пришёл за советом, – наконец медленно повторил гость. Вдруг он заговорил горячо и быстро: – Да, мне гораздо раньше нужно было понять, что и я – фигура на доске, что меня двигают и устанавливают, на меня отвлекают силы врага… и чем больше я выпячивал себя, тем в большей зависимости оказывался… а мои мысли становились чужим достоянием, или вдруг превращались во что-то жуткое, при этом как бы и не меняясь… Чего я хотел? Новой жизни – для себя и людей. Всего лишь новой жизни без страха, жадности и греха. Без разделения на живых и мёртвых. Зачем вообще нужна смерть? Зачем Бог допустил её? Была это ошибка или злой умысел? Но уж никак не благо, что бы ни говорил бедняга Ираклемон. Как он сам боялся умереть…
– Мир без смерти? – недоверчиво спросил Алексей.
– Именно. Не в таком примитивном смысле, как обычно представляют люди: всё остаётся, как прежде, только никто не умирает. Нет, смерть чересчур встроена, вмурована в жизнь, чтобы быть просто упразднённой. К сожалению, именно смерть – единственный подлинный парус нашего мира. Но – можно заново создать мир, где не будет различия между живым и мёртвым, где обновляться будет сам мир, а не живущие в нём… где души будут порхать из тела в тело, никогда не покидая его насовсем… при желании возвращаясь хоть к самому рождению…
– Не понимаю, – сказал Алексей. – Что-то вроде степных царей и наместников? Или…
Гость махнул рукой: не важно. Глаза его были больные. И очень старые.
