Давыдова Наталья
Федоров и Таня
Наталья Давыдова
Федоров и Таня
- Сегодня я ему позвоню обязательно, - сказал Федоров и записал на календаре: 'Позвонить Каштанову'.
Полистав календарь, Федоров усмехнулся. 'Позвонить Каштанову', промелькнуло пять раз за последние семь дней. А Федоров и был-то в Москве всего неделю. Но для встречи с Каштановым ему - хотелось иметь полностью свободный вечер. Сегодня командированный Федоров был свободен, а завтра он уезжал.
У Федорова была хорошая память. Он все помнил, что было в жизни, и Григория Каштанова, Гришку Каштана, он помнил прекрасно.
Дома у Федорова сохранилась фотография, наклеенная на твердый серый картон и помеченная на обороте двадцатым годом. Молодые красногвардейцы какие молодые! - снялись перед отправкой на фронт. Он сам, Федоров, сидит в первом ряду, даже не сидит, а лежит. Сбоку винтовка. Федоров в длинной шинели, на голове буденовка со звездой. Лицом похож на девочку, на стриженую девочку шестнадцати лет. А Гришка Каштанов стоит, опершись на винтовку, высокий, могучий. Лица Каштанова на этой карточке сейчас уже нельзя разобрать, оно покрылось желтоватым пятном. Время, или солнце, или качество бумаги тут виноваты - неизвестно. Но Федоров помнит: лицо у Каштанова круглое, румяное, с очень черными, сросшимися на переносье бровями и широко расставленными глазами.
'Все мы были орлы-красавцы! - усмехается про себя Федоров, который не был ни орлом, ни красавцем. - И девушки нас любили'.
- А этот самый Гришка Каштан один раз... это очень смешная история, я тебя предупреждаю, - говорит Федоров своей племяннице Тане, которая сидит на диване у него в гостинице, вместо того чтобы сидеть на лекциях в институте, и смотрит на дядю глазами, полными вежливого невнимания.
Федоров смеется.
- Ты глупа и лентяйка, но эту историю ты должна знать.
Племянница вздыхает, она терпеть не может дядиных воспоминаний и историй, но она очень любит дядю и готова слушать.
А Федоров убежден в том, что он великолепный рассказчик.
- Я тебе уже говорил, что Гриша Каштан был самый высокий парень в нашем отряде. Это был громадина ростом... ростом с эту дверь наверняка. Представляешь? Уже смешно. Правда?
- Да, дядя, - соглашается племянница, следя за тем, как Федоров закуривает папиросу.
Ему запрещено врачами курить, но он и курит и пьет.
- У тебя, наверно, нет ни одного такого высокого знакомого парня, говорит дядя.
- Есть, - отвечает племянница и едва заметно улыбается.
- Не думаю, - говорит Федоров, - не думаю. Неважно. Эта смешнейшая история произошла под Киевом. Смешнейшая, - повторяю. Мне надо побриться, но я могу бриться и рассказывать.
Федоров начинает бриться, оставив открытой дверь из ванной. Рассказав, как Каштанова перепутали с командиром полка и что из этого получилось, Федоров хохочет и высовывается из ванной, чтобы посмотреть, как смеется племянница. Та смеется хорошо, громко и весело, и дядя с одобрением и удовольствием смотрит на нее...
- Сейчас я побреюсь, и мы спустимся вниз, позавтракаем, - говорит он.
- Я сыта, - отвечает Таня.
- Сомневаюсь, - говорит Федоров и, надув намыленную щеку, прячет голову за дверь.
Теперь он начинает гудеть 'Каховку'. Он поет только две песни 'Каховку' и 'Девушку с гор' - и только по утрам, когда бреется. Но, может быть, было бы даже лучше, чтобы он рассказывал, чем пел.
Потом Федоров причесывает перед зеркалом свои мягкие пегие волосы.
Вынув из чемодана белую пикейную рубашку, он говорит:
- У меня своя мода. Собственная. Я ношу белые рубашки. У твоих знакомых таких рубашек в жизни не было. Это тебе понятно?
- Понятно, - отвечает племянница, глядя на лоснящиеся старые брюки Федорова и на узкий в плечах и короткий пиджак.
Завязывая галстук, Федоров говорит:
- Шерстяной плетеный галстук. У твоих щенков небось таких нет.
Потом он заводит часы, большие и круглые, которые кажутся огромными на худой руке Федорова.
- Одиннадцать часов, безобразие! - говорит он. - Безобразие! Идем.
Таня встает с дивана и постукивает об пол затекшей ногой.
После завтрака Федоров с племянницей идут гулять по Москве. Они обходят вокруг Кремля, ездят по новым станциям метро. Год назад Федоров тоже был в командировке в Москве, но тогда он ничего не успел посмотреть. Зато сейчас он не только выходит из вагона и осматривает подземные залы, но каждый раз поднимается по эскалатору и разглядывает станции наверху.
- Ох, уж эта любознательность! - ворчит Таня.
Федоров порывается съездить еще на Сельскохозяйственную выставку, где он был только один раз вечером, но Таня категорически отказывается, говорит, что устала и больше не может.
- Ты глупа, - говорит Федоров, - ты глупа так же, как твоя мать. Так же, как моя жена. Я ненавижу ваши хитрости. Когда я болен, я лежу. Но вам никогда не понять, что пока человек интересуется окружающим, он здоров. А если он не интересуется, он болен. Я здоров. Понятно?
- Понятно, - отвечает Таня. - Я устала и хочу немного посидеть. Мы уже бегаем четыре часа без отдыха.
- Ты что, серьезно устала? - спрашивает Федоров, с насмешкой глядя на Таню.
Но Таня не боится его насмешек.
- Серьезно, - отвечает Таня, и они садятся на скамейку в вестибюле станции 'Калужская'.
Федоров вытаскивает из кармана смятую пачку папирос.
- Здесь можно курить?
- Нельзя, - быстро и радостно отвечает Таня. - Как раз нельзя.
- Звонить еще рано, - говорит Федоров. - Он, конечно, еще не пришел домой.
- А вдруг он не захочет с тобой встретиться? - говорит Таня.
- Ну что ты, - отвечает Федоров, - этого не может быть.
И он качает головой с растрепавшимися мягкими волосами.
- Ведь совсем не все так относятся к своему прошлому, как ты.
- Ну и дура! - говорит Федоров.
- Давай поедем в центр и там где-нибудь поедим сосисок, - предлагает Таня.
Федоров не голоден, но он не возражает Тане, и они едут до центра, там выходят из метро и, разыскав какое-то кафе на улице, едят сосиски, пирожки с мясом и пьют чай.
- Все-таки очень интересно, каким теперь стал Гришка Каштан, улыбаясь, говорит Федоров, и на его смуглом костлявом лице собирается множество морщинок. - Очень интересно! Последний раз мы виделись на партконференции. Он был тогда директором завода, а я начальником одного строительства. А тебе было три года от роду. Понятно?
- Понятно, - отвечает Таня, - мне все понятно. - И смеется.
У Тани и у Федорова блестящие веселые черные глаза, у всех в семье такие глаза.
- Я давно потерял Каштанова из виду, а этой зимой прочитал про него в газете. Оказалось, что он теперь большой начальник. Я обрадовался, но не удивился. Он всегда был умница, да. Умнейший парень. Много лет прошло. Тоже, наверно, старый стал, и узнать будет трудно. Слушай, это у тебя хорошее платье? Если вдруг так получится, что мы вечером пойдем к нему в гости...
- Ничего, - отвечает Таня, - не очень, но сойдет.
Федоров гладит ее по волосам и улыбается:
- Если уж я стал такой старый гриб, то пусть ты будешь у меня как надо. Верно? Нам не пора подниматься?
- Посидим, еще есть время. Твой Каштанов наверняка еще не пришел.
- Мог уже и прийти. Вообще-то раньше он ленивый был, черт, не любил много работать. Но теперь, конечно, другое дело. - Помолчав, Федоров продолжает: - А я тебе говорил, как в двадцать втором году я,
