Вскоре раздался звонок. Русаков бросился встречать гостей. Его переговоры увенчались успехом. Из прихожей доносились смеющиеся женские голоса.
Держа двух женщин под руки, Русаков вернулся в столовую. Тася ожидала, что войдут вульгарные, крикливые, накрашенные женщины с папиросами в зубах. Но вошли две молоденькие женщины, одна с университетским значком на строгом черном платье. Русаков представил их коротко - Люка и Зоя. Люка была брюнетка с темно-синими волосами, заплетенными в тугие косы, у нее был ярко выраженный азиатский тип лица. Она оглядела присутствующих и села на стул прямо, сложив смуглые руки на коленях. Ей могло быть и тридцать и двадцать лет. Вторая, Зоя, была рослая красавица с пышными, высоко причесанными пепельными волосами, с огромными серо-зелеными глазами на нежном, безупречно красивом лице. Сев на стул, она закинула ногу на ногу у нее были длинные худые ноги - и лениво проговорила:
- Я голодная.
Русаков засуетился, предлагая закуски. Андрей Николаевич протянул Зое банку с остатками икры. Зоя плотно поела и выпила, потом сказала:
- Хочу курить.
Андрей Николаевич вытащил портсигар.
Зоя сперва посмотрела на Терехова, потом на раскрытый портсигар, качнула пушистыми волосами и обратилась к Русакову:
- Принесите мое пальто.
- Слушаюсь, Зоечка.
Он принес большое каракулевое пальто, Зоя вынула из кармана сигареты.
- Муж приучил меня курить только эти. Другие не могу.
Русаков очень суетился вокруг Зои, но она явно обратила благосклонное внимание на Терехова. К нему протягивала руку с погасшей сигаретой, ему два раза напомнила о своем муже, находящемся сейчас на Севере, ему предложила с нею выпить. Терехов налил себе рюмку сухого вина, сказал:
- За красивых женщин.
Тася с изумлением смотрела на Терехова. Как он будет вести себя дальше?
Терехов чокнулся с Зоей, сказал: 'У нас пьют до дна'. Она ответила: 'У нас тоже'. До дна пила и вторая гостья, Люка.
Андрей Николаевич налил себе вторую рюмку, дотронулся до Тасиной руки: 'А теперь за тебя, за самую красивую'.
Директор-толстяк с Дмитричем ушли до прихода женщин. Вячеслав Игнатьевич тоже откланялся. Гость с голосом оперного певца спал в спальне отсутствующих хозяев квартиры.
Герман Иванович подсел к Люке. Они оживленно и тепло, как старые друзья, стали говорить о магазинах. 'Любовь к магазинам сближает', - с грустной иронией подумала Тася.
Зоя расспрашивала Андрея Николаевича о заводе, о том, есть ли поблизости река.
- Нефтеперерабатывающий завод не может без реки, - отвечал Андрей Николаевич, и в его голосе звучали знакомые Тасе нотки восхищения, когда он говорил о своем заводе. Эту черту Тася особенно любила в Терехове. Какими бы громкими словами ни говорил Андрей Николаевич о заводе или о химической промышленности, его пафос был всегда искренен.
Зоя внимательно и серьезно слушала, что говорил ей Андрей Николаевич, слегка покачивая ногой в узкой туфле. Она производила впечатление немного ленивой, неповоротливой и даже мечтательной женщины. Она то отдавала короткие капризные команды: 'хочу курить', 'откройте форточку', 'быстренько попить', то разговаривала дремотным, ленивым голосом, сидела развалясь, размагниченная, и только по случайным, быстрым, настороженным взглядам, которые она исподтишка бросала на Тасю, было ясно, что она вполне мобилизована, а все это небрежное и ленивое лишь манера держать себя, кокетство.
- Сколько вам лет? - спросил Терехов.
- Двадцать два, - ответила Зоя, - я в семнадцать лет вышла замуж.
- Черт возьми, - с восторгом сказал Русанов.
- Ну хорошо, - сказал Андрей Николаевич тоном, каким продолжают начатый разговор, - ну хорошо, а скажите-ка мне, что у нас завтра за день?
- Не знаю, - ответила Зоя.
- Завтра что? Завтра воскресенье, никто не работает, - продолжал Андрей Николаевич.
- Разве завтра воскресенье? Я даже не знала. - Голос Зои был ленивым и сонным.
- Теперь вы знаете.
- Теперь знаю, ну и что?
- У меня предложение, - весело объявил Андрей Николаевич, - давайте завтра, в этом составе, в Химки.
У Андрея Николаевича было веселое лицо, его веселые глаза смотрели на нее, на Зою, на всех. Он веселился.
- А что нам мешает? - спросил Терехов. - Тасенька, твое мнение.
- В Химки, - протянула Зоя.
- Я из вас самый молодой, - сказал Андрей Николаевич, налил себе рюмку вина и выпил за красоту, ради которой мужчины совершали и будут совершать безумства.
- Надо вызвать такси, - сказал Русаков.
- Придется, - согласился Андрей Николаевич. - А может быть, пешком? Когда я был мальчиком- градусником, я мог ходить сорок километров в день и не уставал. А теперь из-за машины разучился ходить. Толстеть начал.
- Что такое мальчик-градусник? - осведомилась Зоя.
- Ну, это длинный рассказ, - он подавил зевоту. - Хронически не высыпаюсь. А если я высплюсь, я очень добрый и хороший человек.
Тасе показалось, что эту фразу он уже когда-то говорил.
- Тасенька, ты на меня сердишься? - прошептал ей на ухо Терехов. - Ты ревнуешь меня к ней? - он презрительно кивнул в сторону Зои.
- Нет, нет, нет, - прошептала Тася. - Не сержусь, не ревную.
- Ты же у меня умница, - проговорил Терехов. У Таси было такое лицо, Андрею Николаевичу стало жаль ее. - Ну что ты, ну что ты, - с беспокойством повторял он, глядя в ее лицо.
- Ничего, ничего нет.
- Ну и прекрасно, - с облегчением произнес Андрей Николаевич. - Что там с такси? - спросил он Русакова. - Будет, не будет? Вот Москва, честное слово, все здесь сложно.
- Уж и Москва ему не нравится, - лениво проговорила Зоя.
Тася вышла в прихожую, сняла с вешалки пальто, открыла массивную входную дверь, медленно спустилась по лестнице, вышла на улицу Горького.
'Ну вот, - сказала она себе, - теперь конец'.
- Тася! - услышала она над собой голос Андрея Николаевича. Он догнал ее. - Что ж ты убежала, как маленькая. Я тебя ищу, ищу.
В его голосе были и тревога, и жалость, и нежность.
- Неужели ты не понимаешь, - медленно проговорила Тася. - Я не убежала. Я совсем ушла.
- Если я виноват...
- Ты не виноват, - тихо, с трудом сказала она.
- Вот вы где, вот вы где спрятались, - послышались голоса.
'Больше не могу, не хочу, все', - подумала Тася и быстро пошла вперед. Она оглянулась только один раз, последний. Увидела его растерянное, любимое ею лицо, кепка в руке. Рядом с ним огромная Зоя в огромном пальто.
30
Дома ждали, что Алексей вернется с женой. Готовились и радовались. Но он вернулся один.
Лена все поняла сразу, спросила: 'Это конец?' - и постаралась занять Алексея домашними делами. Она говорила, что мать болеет и не лечится, что ей необходимо бросить курить. Рассказывала об очередных неприятностях отца. Еще с детства Алексей помнил эти 'папины неприятности', которые грозили ему судом. Сейчас тоже дела шли к суду. Домой Кондратию Ильичу звонил прокурор, и он подолгу разговаривал с ним по телефону. Вешал трубку и кротко сообщал: 'Кажется, до суда не дойдет'. Иногда говорил наоборот:
