сексе, то уж о кощунствах осведомлен был неплохо. Я догадывался, что нахожусь в поезде, а наверняка знал, что прогневил Бога. Я соучаствовал в том, что, вполне вероятно, было грехом против Святого Духа. Вы можете представить, что это для меня значило? Такого отчаяния я никогда еще не испытывал. Я выплакался в уборной, и теперь у меня не осталось слез. И потом плакать совсем беззвучно было невозможно, а у меня возникло смутное представление, что, хотя Бог, несомненно, и знает обо мне и, безусловно, вынашивает ужасающие планы на мой счет, вполне возможно, Он ждет, когда я звуком обнаружу себя, а уж тогда-то Он и примется за меня. Вот почему я хранил мучительное молчание.
Наверное, я находился в состоянии, которое сегодня назвали бы шоковым. Не могу сказать, как долго оно продолжалось. Но теперь знаю, что просидел в моей тесной тюрьме без еды, воды и света с вечера пятницы до утра воскресенья. Поезд не все время находился в движении. Всю субботу 'Мир чудес' Уонлесса давал представление в городке вблизи Дептфорда, и я слышал, как утром шла разгрузка и как поздно вечером все загружали назад, хотя тогда и не понимал, что это за звуки. Но воскресное утро принесло мне некоторое облегчение.
Совсем рядом я услышал мужские голоса и шум перемещения каких-то предметов. Затем - несколько мгновений тишины и голос Виллара: 'Он там'. Скрежет, шебуршание внизу - и к моей ноге прикоснулась чья-то рука. Я не издал ни звука - наверное, не мог издать; меня довольно грубо стащили вниз, где горел тусклый свет, и уложили на пол. Потом незнакомый голос: 'Господи, Виллар, - произнес он, - ты же его убил. Ну, все, теперь мы влипли'. Но тут я пошевелился. 'Боже мой, он жив, - сказал незнакомый голос. - Слава Богу'. Потом голос Виллара: 'Уж лучше бы он был мертв. Что мы теперь с ним будем делать?'
'Тут только Гас поможет, - сказал незнакомец. - Гас знает, что делать в таких случаях. И не говори, что лучше бы ему умереть. Совсем, что ли, ничего не соображаешь? Только Гас, и чем скорее, тем лучше'. Потом заговорил Виллар: 'Ну да, Гас, Гас, Гас, у тебя только Гас на уме. Гас меня ненавидит. Меня вышвырнут из труппы'. 'Переговоры предоставь мне, - сказал другой голос. - Только Гас и сможет что- нибудь сейчас сделать. Жди здесь'.
Второй человек удалился, а когда он вышел, я услышал тяжелый звук задвигаемой двери товарного вагона - потому что я был в товарном вагоне, в котором 'Мир чудес' путешествовал из города в город, - и во второй раз оказался наедине с Вилларом. Сквозь ресницы я видел, что он сидит на ящике рядом со мной. Его мефистофельский самоуверенный вид исчез. Он казался меньше ростом, жалким и испуганным.
Прошло какое-то время, и второй человек вернулся, а с ним - Гас; оказалось, что это женщина - настоящий солдат в юбке. Она была маленькая и крепкая, с бесстрастным лицом, немного похожая на жокея. Но от нее так и веяло уверенностью, и если было преувеличением сказать, что я воспрянул духом, то отчаяние мое все же чуточку уменьшилось. Я всегда быстро чувствую людей, а если и ошибаюсь, то довольно редко. Если человек нравится мне с первого взгляда, то значит, мне повезло встретиться с ним, а больше меня ничто не интересует. Гас неистовствовала: 'Виллар, сукин ты сын, ты во что нас втравил? Дай-ка мне посмотреть на мальца'. Гас присела и повернула меня лицом кверху. Потом она приказала второму человеку открыть дверь пошире, чтобы было светлее.
У Гас были грубые руки, она сделала мне больно, и я захныкал. 'Как тебя зовут, малыш?' - спросила она. 'Пол Демпстер'. - 'А кто твой папа?' 'Преподобный Амаса Демпстер'. От этой новости ярость Гас подогрелась еще на несколько градусов. 'Сын священника! - закричала она. - Тебя угораздило похитить сына священника. Ну, Виллар, я умываю руки. Надеюсь, тебя повесят, и если это случится, клянусь, я приду и дерну тебя за ноги!'
Не буду делать вид, что помню весь их разговор, потому что Гас послала незнакомого мне человека, которого называла Чарли, за молоком, водой и едой для меня, и пока они спорили, она меня поила - сначала подслащенной водой с ложечки, а когда я чуточку ожил - молоком. Под конец она дала мне несколько бисквитов. Я до сих пор помню, какую боль испытал, когда мое тело стало возвращаться в нормальное состояние, - словно тысячи иголок вонзались в руки и ноги. Она помогла мне встать и провела туда-сюда по вагону, но меня качало, и много ходить мне было не по силам.
Не буду притворяться: тогда я почти ничего не понял из того, что там говорилось, хотя благодаря знаниям, приобретенным позже, теперь представляю, о чем, вероятно, шла речь. Я не был для Гас основной головной болью. Мое появление лишь усугубило проблему, которая уже давно не давала ей покоя. 'Мир чудес' Уонлесса принадлежал Гас и ее братьям - Чарли и Джерри. Они были американцами, хотя их балаган и гастролировал главным образом в Канаде, а Чарли давно должен был находиться в армии, поскольку угодил под призыв семнадцатого года и получил повестку. Но Чарли не был расположен воевать, и Гас делала все возможное, чтобы спасти брата от беды, рассчитывая, что война кончится до того, как положение Чарли станет отчаянным. Чарли ходил у нее в любимчиках и был, я думаю, по меньшей мере лет на десять моложе сестры; старшим в семействе был Джерри. Поэтому Гас отнюдь не стремилась обращаться в полицию, даже если так можно было бы избавиться от Виллара, которого она ненавидела, поскольку он был лучшим дружком Чарли и дурно влиял на него. Виллар, впав в панику, похитил меня, и теперь только от Гас зависело избавиться ли от меня, чтобы не привлекать внимания к семейству Уонлессов, или нет.
Сейчас легко представить, что они могли со мной сделать - способов существовало множество, но никто из этой троицы не был мыслителем. Их главной заботой было не допустить, чтобы я удрал и рассказал полиции, как меня совратили, похитили и жестоко со мной обращались. Им и в голову не приходило поговорить со мной - тогда бы они обнаружили, что я и понятия не имею о полиции, о ее назначении и даже не подозреваю о каких-то своих правах, которые могут идти вразрез с желаниями взрослых. Они полагали, что я жажду вернуться в свою любящую семью, тогда как на самом деле я боялся отца, который бог знает что мог со мной сделать, узнав о происшествии в уборной; боялся я и наказания за украденные пятнадцать центов - преступление это, по меркам моего отца, было чрезвычайно тяжким.
Отец не был жестоким человеком, и думаю, ему не доставляло никакого удовольствия бить меня. Но он знал свой долг. 'Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его'. Так он неизменно говорил, перед тем как наказать меня, а розгу опускал с силой; мать моя в это время плакала или - это было значительно хуже; на самом деле это было просто жутко - грустно смеялась словно бы над тем, чего ни я, ни мой отец не знали и не могли знать. Но Гас Уонлесс была по-американски сентиментальна, и ей даже в голову не приходило, что мальчишка в моей ситуации что угодно предпочтет возвращению домой.
Было и еще одно обстоятельство, которое сегодня кажется мне необычным, но тогда оно целиком и полностью отвечало как нравам того исторического периода, так и представлениям людей, в чьи руки я попал. Никто ни разу не упомянул о том, что случилось в уборной. Гас и Чарли, безусловно, знали, что Виллар не по какому-то капризу надумал похитить мальчика или решил его спрятать. Узнав этих циркачей, я обнаружил, что их истинная мораль ничем не отличалась от морали людей, которых они развлекали. Какую бы свободу ни предоставлял им их бродячий образ жизни, он не мог подточить твердыню принятых в Северной Америке традиций и нравственности. Если бы Виллар совратил девушку, то Гас, наверно, знала бы, что ей делать, но у нее не было никакого желания бросаться в сточную канаву, всегда бурлившую вблизи 'Мира чудес' Уонлесса, а с преступлением Виллара наполнившуюся до краев.
Я думаю, она была права. Попади Виллар в руки местной полиции, шум поднялся бы такой, что с 'Миром чудес' было бы покончено, а Чарли отправили бы домой платить по счетам. Балаганщик, к тому же фокусник, чужак, американец, надругавшийся над местным мальчишкой способом, о котором, я уверен, половина городка знала лишь как о чем-то запрещенном Библией... Линчевание в наших краях не было принято, но, думаю, если бы Виллара посадили в тюрьму, его убили бы другие заключенные. В тюрьмах своя мораль, и Виллар обнаружил бы, что погрешил против нее самым чудовищным образом. Вот почему об этом ни тогда, ни позже ничего не говорилось. Тем хуже для меня как показало будущее. Я был связан с чем-то постыдным и опасным - все об этом знали, но предпочитали помалкивать.
Что они могли со мной сделать? Уверен - Виллар совершенно искренне говорил, что лучше бы мне умереть. Но убить меня, когда у него была такая возможность, он не осмелился. Теперь же, когда обо мне узнала Гас, бывшая в 'Мире чудес' и судьей, и пророком в одном лице, этот шанс был упущен навсегда. Как я уже говорил, ни один из них не был способен внятно думать или аргументированно высказываться, и по мере продолжения спора первоначальный гнев Гас уступал место страху. Атмосферу страха Виллар явно предпочитал атмосфере гнева.
'Я тебе клянусь, Гас, ничего бы такого не случилось, если бы у мальца не оказалось таланта'.
