Обязанности несложные, но государь с государыней приглашают обыкновенно дежурного флигель- адъютанта к интимному завтраку. Вот тут дело посложнее. Мой ментор объяснил мне, как входить, и выходить, как здороваться, сколько приличествует выпить водки и вина, а самое главное ни в коем случае не задавать вопросов и не возбуждать собственных тем в разговоре. Полагается только отвечать на предлагаемые государем или государыней вопросы...
- Ну вот, начался завтрак. Государь наш несколько застенчив. Видимо затруднялся, о чем с казаком разговаривать можно. Вопросы все такие, что многое не ответишь, кроме 'так точно' и 'никак нет'. А в промежутке - общее молчание. За столом - прямо зеленая тоска, вижу по лицам Их Величеств. Тогда послал я к черту гоффурьерские наставления и давай рассказывать им 'на свои темы'. За кампанию и за жизнь мою не мало интересного накопилось... Сразу все оживились. Государь весело смеялся, всем интересовался, переспрашивал, государыня улыбалась. Словом, все кончилось благополучно. А гоффурьер спрашивал меня потом, почему так неимоверно долго затянулся завтрак?..
Гаврилов, по заслугам, сделал большую карьеру для офицера без академического образования. Следующий раз судьба свела нас с ним на Румынском фронте в 1917 году, в начале революции. Мы командовали соседними корпусами. Дальнейшая судьба его мне неизвестна.
***
В ночь на 2-е марта, по приказу штаба армии, Сифантай был оставлен. Мы пошли на присоединение {193} к ген. Грекову. Но вскоре наш отряд ген. Павлова получил четыре разноречивых приказания от главнокомандующего, от командующего 2-й армией (два) и от ген. фон-дер-Ляуница, служебное положение которого нам не было известно. Стало очевидным, что в высших штабах управление нарушено. Для выяснения недоразумений я послал офицера на ближайший этап - попытаться соединиться телефоном со штабом армии. Этого ему сделать не удалось, но, благодаря перепутанным проводам, он стал свидетелем разговора, происходившего между главнокомандующим и командующим 2-й армией:
Куропаткин: 'Пошлите полк или два, если можно, по железной дороге в Хушитай'.
Каульбарс: 'У меня ни одного свободного полка'.
Куропаткин: 'У меня нет ни одного солдата'.
Каульбарс: 'Слушаю. Я хотел бы сам перейти в Санлинпу и стать во главе Северного отряда'...
Куропаткин: 'Очень рад. Да благословит вас Бог. Надеюсь, что вы меня выручите'.
Я предупредил штабных, чтобы удручающий разговор этот не передавали в полки.
Не имея резервов, наше командование употребляло чрезвычайные усилия, чтобы парировать удар. Из армии Линевича приказано было вернуть столь неосмотрительно посланный туда 1-й Сибирский корпус. Спешно снимались дивизии из боевой линии 2-й армии и прямо из боя направлялись на запад против обходящего Ноги.
Во главе этих войск стал ген. Каульбарс, оставив за себя на южном фронте армии ген. фон-дер- Ляуница. Каульбарс выехал лишь с несколькими офицерами штаба, без надлежащих средств {194} связи, что крайне затрудняло возможность управления.
***
Выяснилось, наконец, что мы подчиняемся ген. ф. д. Ляуницу, должны идти на север, причем передать 8 сотен ген. Толмачеву, посылаемому штабом,
Мы шли вдоль фронта, в 2-х километрах от противника. Впереди была деревня Сухудяпу - пункт весьма важный, как стык южного и западного фронтов, естественная тактическая позиция и сосредоточение больших артиллерийских и продовольственных складов. Сухудяпу не была пока никем прикрыта, а, между тем, в этом направлении показались японские части. Наш отряд развернулся, отбил атаку японцев и стоял до подхода головной бригады собиравшихся там сил. Но в ночь на 3-е марта командир бригады, ген. Голембатовский, без давления противника, отвел бригаду за р. Хуньхе, бросив Сухудяпу...
Мы ночевали в 2-х верстах от селения. Эта ночь навсегда останется в памяти. Горело Суходяпу. Страшный грохот рвавшихся артиллерийских снарядов, огненные бичи, взлетавшие в темную высь, какой-то сплошной хаос света и звуков, видимый и слышимый на десятки верст, действовал угнетающе на нас и, без сомнения, на подходящие к фронту войска. Плохая прелюдия к готовящемуся наступлению...
Утром 4-го японцы, совершенно неожиданно для командования, были уже в Сухудяпу. А за передовыми японскими линиями текли и текли безостановочно новые колонны на север.
3-го марта прибыл ген. Толмачев, и Павлов передал ему восемь наших сотен.
'Отряд ген. Павлова' прекратил свое существование. Славная мищенковская Урало-Забайкальская {195} дивизия распалась. В тот же день ген. Каульбарс, забыв, что подчинил 'Западную конницу' ген. Ляуницу, приказал прислать в свое распоряжение 6 сотен, а через день еще 2 сотни и 2 батареи. Распался и отряд ген. Толмачева.
Ген. Павлов и я со штабом остались без дела. Мы не хотели уходить в тыл и решили остаться в боевой линии при последних двух наших сотнях. Во избежание недоразумения, каждый день утром и вечером я посылал донесения в штаб армии о положении бывшей Западной конницы и о том, что 'Отряд ген. Павлова' не существует. Тем не менее, в течение трех дней еще мы получали распоряжения, возлагавшие на несуществующий отряд важные и ответственные задачи.
6-го марта нас вызвали, наконец, в штаб армии.
В штабе - неосведомленность, усталость, уныние. Только что кончился военный совет, и ген. Каульбарс шел на телеграф. Решалась судьба завтрашнего дня...
После моего доклада нам разрешено было 'стать, где угодно'.
- А когда же общее наступление? - спросил я штабного генерала.
- Все обозы направлены спешно в тыл, а армии приказано удерживать свои позиции.
Нас тяготило наше бездействие, и мы, отыскав 4-й Уральский полк, присоединили к нему 2 наших сотни. Ген. Павлов объединил командование. В тот же день мы получили распоряжение 'прикрыть подступы к Мукдену с севера, став у станции Унгентунь'.
Положение становилось грозным. Японцы появились уже к северу от Мукдена, в 6 километрах от {196} Императорских могил, угрожая глубокому нашему тылу.
У Унгентуня мы застали уже отряд пехоты с артиллерией. Осветили разъездами местность. Японцев поблизости еще не было. В эту ночь начальник этапа, панически настроенный, вопреки категорическому распоряжению ген. Павлова, преждевременно поджег склады. Унгентунь горел, поднялась паника, и пехотные цепи, лежавшие впереди поселка, открыли беспорядочный огонь в направлении воображаемого противника. Вскоре, однако, все успокоилось. А позади позиции, по железной дороге, закрытой от нас высоким валом, двигались с севера на юг... к Мукдену вагоны с пополнениями, и солдаты весело распевали песни...
На другой день, 8 марта японская дивизия атаковала нас у Унгетуня, но дрогнула и отступила в полном расстройстве, оставив в поле батарею. Наш Уральский полк брошен был в атаку на батарею, но, встреченный сильным огнем пехоты, укрытой поблизости, в складке местности, отскочил.
***
Уже к 3-му марта путем огромных усилий нашему командованию удалось сосредоточить на западном фронте против Ноги значительные силы, хотя и с большим перемешиванием частей. Я прошел по всему западному фронту от начального этапа - Убанюлы до Унгетуня. Видел разные наши полки во многих боях, особенно тяжелых под Санлинпу, Мадяпу, Янсинтунем. Беседовал со многими офицерами и солдатами, замечал в них усталость и сомнение, но нигде не наблюдал упадочного настроения и чувства безнадежности. С 3-го марта войска, переменив фронт {197} к западу, готовы были по первому слову обрушиться всей тяжестью своих 120-140 батальонов на слабейшего врага, совершавшего свой обходный марш в виду неподвижно стоявших русских линий.
Но слово это - общее наступление - произнесено не было.
На западе - отдельные атаки небольшими группами - упорные, кровопролитные, но разрозненные - не могли побороть упорства боковых авангардов противника. На севере - мелкие отряды - заставы, бессильные удержать неприятельские колонны, беспомощно наблюдали их течение, вытягиваясь параллельно им тонкими линиями. И тесное кольцо сжималось вокруг злополучного Мукдена.
6-го марта, после телеграфного разговора с Каульбарсом, Куропаткин приказал 1-й и 3-й армиям начать отступление к р. Хунье, а в ночь на 10 марта всем армиям отходить на высоту Хушитая. Восточные корпуса отступали в порядке, но в центре, у Киузани японцы прорвали наш фронт и хлынули к Мукдену, приближаясь к нему с юго-востока. Три восточных корпуса, в том числе и Ренненкампфа были, поэтому, на время отрезаны от остальной армии.
А у Мукдена войска наши очутились 'в бутылке', узкое горлышко которой все более и более суживалось к северу от Мукдена. Находясь с конницей у западного края этого 'горлышка', я имел печальную возможность наблюдать краешек картины - финального акта мукденской драмы.
Одни части пробивались с боем, сохраняя порядок, другие расстроенные, дезориентированные - сновали по полю взад и вперед, натыкаясь на огонь японцев. Отдельные люди, то
