характерна в этом отношении позиция органа партии К. Д. (Либеральная политическая партия.) - 'Речи'.
В июле газета протестовала против русских и французских вооружений, как 'тяжелых жертв, приносимых на алтарь международного воинствующего национализма'... 25 июля требовала 'локализации сербского вопроса и {316} воздержания от какого бы то ни было поощрения по адресу Сербии'... Но после австрийского ультиматума признала его 'традиционной политикой уничтожения Сербии', а сербский ответ - 'пределом уступок'... В редакционных совещаниях шли бурные споры, отражавшие противоречия заблудившейся либеральной мысли. В день объявления войны 'Речь' была закрыта властью Верховного главнокомандующего, а 4 авг. появилась вновь, определив в передовой статье свое новое направление следующими словами:
'В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще сильнее единение царя с народом'. 'Эти знаменательные слова Высочайшего манифеста точно указывают основную задачу текущего момента'...
Вопрос о приятии войны вызвал раскол и в социалистическом лагере. Парижская группа социалистов-революционеров 'Призыв' (Авксентьев, Руднев и др.) требовала 'участия революционной демократии в самозащите народа', поясняя, что 'путь, ведущий к победе, ведет к свободе'. Петербургские же социалисты-революционеры (А. Ф. Керенский и др.) были против 'оборонческой политики'.
Подобные противоречия приводили иногда к парадоксальным явлениям, вроде следующего.
Социалист-революционер Бурцев в начале войны, под влиянием патриотических побуждений, решил прекратить революционную борьбу и вернуться на родину - с целью вести кампанию за войну, как общенациональное дело. Но власти посадили его в Петропавловскую крепость и предали суду. Защищать Бурцева приглашены были его партийные товарищи - адвокаты Керенский и Соколов.
- Вы нас поставили в тяжелое положение, - говорил допущенный в тюрьму к Бурцеву Керенский. - Мы не можем вас защищать. Нужно всеми силами протестовать против этой войны, а вы ее {317} защищаете. Вы этим оказываете поддержку правительству.
Защищал, поэтому на суде социалиста-революционера Бурцева 'кадет' Маклаков.
Расколы произошли и среди социал-демократов.
Целый ряд крупных экономистов социал-демократов - Иорданский, Маслов, Туган-Барановский и др. высказывались за оправдание войны против Германии. Их взгляды разделял сам 'патриарх' анархистов Кропоткин. И только социал-демократы большевики с самого начала войны и до конца оставались интегральными пораженцами, пойдя на оплачиваемое сотрудничество со штабами, воевавших с нами центральных держав и ведя за границей широкую пропаганду на тему, преподанную Лениным: 'Наименьшим злом будет поражение царской монархии'. Но все это были лишь единичные пятна на общем фоне патриотического подъема России.
И когда в августовские дни 14 года разразилась гроза... Когда Государственная Дума в историческом заседании своем единодушно откликнулась на призыв царя 'стать дружно и самоотверженно на защиту Русской земли'...
Когда национальные фракции - поляки, литовцы, татары, латыши и др. выразили в декларации 'непоколебимое убеждение в том, что в тяжелый час испытания... все народы России, объединенные единым чувством к родине, твердо веря в правоту своего дела, по призыву своего государя готовы стать на защиту родины, ее чести и достояния' - то это было нечто большее, чем формальная декларация. Это свидетельствовало об историческом процессе формирования РОССИЙСКОЙ НАЦИИ, невзирая на ряд ошибок правительственной политики и, невзирая на некоторые проявления национальных шовинизмов, часто приносимых извне.
Во всяком случае, то обстоятельство, что в течение трех с лишним лет страшной войны, с переменным {318} успехом, на огромнейшем пространстве многоплеменной империи нашей не было ни одного случая волнения на национальной почве, факт большого и положительного значения.
1914 ГОД НА ФРОНТАХ ВОЙНЫ
Началась Первая мировая война. Соотношение вооруженных сил сторон было таково: после окончания мобилизации и сосредоточения силы Антанты, по сравнению с Центральными державами, были 10 к 6. Но нужно принять во внимание слабость бельгийской армии; неорганизованность и полное несоответствие современным условиям вооружения и снаряжения армии сербской - армии храброй, но имевшей характер милиции. С другой стороны, превосходство австро-германцев в количестве артиллерии, особенно тяжелой (Орудий на корпус: Германия 160, Австрия 132, Франция 120, Россия 108), а немецкой армии - в технике и организации, уравновешивало, если не перевешивало, эту разницу.
Особенно трудным было положение России, с ее громаднейшими расстояниями и недостаточной сетью железных дорог, что затрудняло сосредоточение, подвоз и переброску войск; с ее отсталой промышленностью, не справлявшейся с все возрастающими потребностями военного времени.
Можно сказать, что, если на Западноевропейском фронте противники состязались друг с другом в мужестве и технике, то на Восточном мы, особенно в первые два года, противопоставляли убийственной технике немцев мужество и... кровь.
Немецкий план, еще по мысли покойного ген. Шлифена, высокого военного авторитета, заключался {319} в том, чтобы первоначально расправиться с Францией, направив главный удар через Люксембург и Бельгию. Для этой цели на правом крыле собиралось в 7 раз больше сил, чем на левом. Неподвижной осью захождения и удара был район Меца.
Новый начальник Генерального штаба фон Мольтке, вообще не блиставший талантами своего знаменитого отца (Фельдмаршал Мольтке руководил разгромом Австрии в 1866 г. и Франции в 1871 г.), изменил план Шлифена, ослабив 'ударный кулак' на 5 корпусов. Три корпуса направлены были им для охраны Эльзаса и Лотарингии, а два корпуса позже в Восточную Пруссию, куда вторглись русские.
В данном случае интересы стратегии были принесены в жертву сохранению престижа.
Французы не готовились совершенно к удару со стороны Бельгии и развернули почти все свои армии вдоль восточной границы. 16-го августа немцы взяли Льеж и легко отбросили бельгийскую армию к морю (Антверпен). Частные атаки французов в Эльзасе и Арденских горах успеха не имели. 4 английские дивизии потерпели серьезное поражение и ген. Клук, главнокомандующий германской ударной группой, стал приближаться к Парижу.
В конце августа французские армии по всему фронту отступили к Марне. Новая (6-я) армия ген. Монури, вместе с англичанами, активно обороняла Париж, испытывающий смертельную тревогу. Французское правительство эвакуировалось в Бордо и обратилось к русскому со странной и неисполнимой просьбой перебросить во Францию 4 русских корпуса через Архангельск. Вместе с тем Пуанкаре, ген. Жофр, Палеолог требовали скорейшего перехода нашего в наступление в пределы германской территории.
{320}
***
Согласно русско-французской конвенции, в случае нанесения немцами главного удара по Франции, русский Северо-западный фронт должен был начать наступление на 14-й день мобилизации, а Юго-западный на 19-й день. Это легкомысленно данное представителями русского Генерального штаба обещание ставило войска наши и особенно Северо-западный фронт в чрезвычайно тяжелое положение. Мобилизационная готовность последнего была на 28-й день, когда мы имели бы 30 пехотных и 91/2 кавалерийских дивизии, к началу же наступления (17 авг.) у нас оказалось только 21 пех. и 8 кав. дивизий. Причем к войскам не успело подойти достаточное число транспортов и хлебопекарен, а некоторые дивизии (2-я армия) не имели даже дивизионных обозов.
В конце операции, когда войска отдалились от железных дорог, они испытывали острый недостаток в снаряжении и форменный голод.
Так, самопожертвование наше в пользу Франции было одной из важных причин последовавшей катастрофы.
Я остановлюсь несколько подробнее на этом печальном эпизоде, ввиду того, что он вызывал много разнотолков и подорвал дух участников.
Во главе фронта стоял ген. Жилинский, бывший начальником штаба дальневосточного наместника, адм. Алексеева, во время Японской войны. Вслед за сим он занимал высокие посты начальника Российского Генерального штаба и командующего войсками Варшавского военного округа. Карьера Жилинского в широких военных кругах вызывала большое недоумение и объяснялась какими-то 'оккультными' влияниями. Потому его провал, как главнокомандующего, выпустившего совершенно из рук управление войсками и направлявшего их не туда, куда следовало, не был неожиданным. Но двумя армиями фронта командовали генералы: 1-й - Ренненкампф и 2-й- Самсонов, {321} вынесшие блестящую боевую репутацию из Японской кампании и на них-то мы возлагали надежды.
