один человек, не может навлечь на меня беду.
- Ты в этом уверен, Джон? Совсем, совсем уверен?
- Ни один волосок не падет с моей головы. Больше того, я не сделал ничего дурного, никому не причинил зла. Хочешь, я поклянусь?
- Нет, Джон! - горделиво воскликнула Белла, касаясь ладонью его губ. Мне не надо твоих клятв!
- Но обстоятельства, - продолжал он, - обстоятельства, которые я могу распутать и распутаю в один миг, - сложились так, что надо мной тяготеет подозрение, нелепее которого не придумаешь. Ты помнишь, Лайтвуд говорил о темных делах?
- Да, Джон.
- Ты готова выслушать, на что он намекал?
- Да, Джон.
- Сокровище мое, он намекал на убийство Джона Гармона, предназначенного тебе в мужья.
Чувствуя, как у нее заколотилось сердце, Белла схватила Джона за руку.
- Тебя не могут подозревать в этом!
- Могут, моя любимая... и подозревают. Наступило молчание. Белла, вся бледная, без кровинки в губах, не сводила глаз с его лица.
- Как они смеют! - в порыве справедливого гнева воскликнула она наконец. - Джон, как они смеют! Она бросилась к нему, и он прижал ее к сердцу.
- И даже зная это, ты веришь мне, Белла?
- Верю, Джон, верю! Если б не моя вера в тебя, я упала бы мертвой у твоих ног!
Глаза у него торжествующе вспыхнули, и он воскликнул: 'Чем я заслужил преданность этого доброго, чистого сердца!' Но Белла опять коснулась ладонью его губ: 'Молчи!', и сказала с трогательной до слез горячностью, что, если бы весь мир ополчился против ее Джона, она стала бы на его защиту; если бы весь мир отрекся от него, она верила бы ему; если бы он пал в глазах всех людей, ее глаза смотрели бы на него с гордостью; и пусть над ним тяготеет самое страшное подозрение, она отдаст ему всю свою жизнь и в такой же вере в отца воспитает их ребенка.
Они сидели, тихо радуясь спокойным сумеркам, пришедшим на смену блистающему полдню их счастья, и вдруг оба вздрогнули, услышав в комнате чей-то незнакомый голос. Он сказал в темноте: 'Пусть леди не пугается, я зажгу свет'. И тут же вслед за этим послышалось чирканье спички, и ее огонек осветил чью-то руку. Рука, и спичка, и голос принадлежали, как не замедлил убедиться Джон Роксмит, господину инспектору, когда-то проявившему на страницах этой хроники такую вдумчивость и распорядительность.
- Осмелюсь напомнить о своей персоне мистеру Джулиусу Хэнфорду, который порядочное время тому назад сообщил мне у нас в участке свое имя и свой адрес, - деловито начал господин инспектор. - Леди не будет возражать, если я зажгу свечи на камине, чтобы, так сказать, придать ясность этому вопросу? Нет? Благодарствуйте, сударыня. Ну вот, теперь стало повеселее.
Господин инспектор - с виду этакий бравый отставной вояка в синем, наглухо застегнутом сюртуке и синих же панталонах, поднес платок к носу и отвесил леди поклон.
- Мистер Хэнфорд, - продолжал он, - вы были настолько любезны, что написали мне свое имя и адрес на клочке бумаги, и я предъявляю вам ее. Сравнив ваш почерк с надписью на книжке, которая лежит на столе - кстати сказать, весьма изящная книжица, - я убеждаюсь, что надпись эта: 'Миссис Джон Роксмит от мужа в день ее рождения', - кстати сказать, такие памятки много говорят нашим чувствам, - сделана той же рукой. Разрешите вас на два слова.
- Разумеется. Но только, пожалуйста, здесь, - последовал ответ.
- Гм! - Господин инспектор снова прибег к помощи носового платка. Правда, у леди нет никаких причин для беспокойства, однако женщины склонны беспокоиться, когда речь заходит о делах, поскольку слабый пол никаких других дел, кроме своих домашних, не знает. И поэтому я обычно ставлю себе за правило покидать их общество, прежде чем начинать деловую беседу. А может быть, - осторожно намекнул он, - леди сама поднимется наверх, поглядеть на свою дочку?
- Миссис Роксмит... - начал было ее муж, но господин инспектор решил, что их знакомят, и сказал с галантным поклоном: - Очень рад, почту за честь.
- Миссис Роксмит, - повторил ее муж, - достаточно вашего заверения, что у нее не должно быть никаких причин для беспокойства.
- Неужели? - удивился господин инспектор. - Положим, женщины такой народ, их не разберешь, хоть век живи, век учись. Если уж они на что-нибудь решатся, так для них ничего невозможного нет. У меня у самого жена такая. Ну-с, сударыня, ваш муженек всем задал хлопот, а их можно было бы избежать, если бы он вовремя пожаловал к нам и представил свои объяснения. Однако он не захотел к нам пожаловать с объяснениями. Теперь мы с ним встретились, но у вас, как вы правильно изволили заметить, не должно быть никаких причин для беспокойства, если я все же предложу ему пожаловать к нам... точнее, пожаловать к нам сейчас и со мной, и все объяснить.
Господин инспектор произнес последние слова: 'пожаловать к нам сейчас и со мной', раскатистым голосом, а в глазах его блеснул огонек должностного рвения.
- Вы намерены взять меня под стражу? - хладнокровно спросил Джон Роксмит.
- Стоит ли препираться? - благодушно возразил ему господин инспектор. Разве того, что я предлагаю вам пожаловать со мной, недостаточно?
- А зачем?
- Господи, помилуй меня грешного! - воскликнул господин инспектор. Дивлюсь я на вас! Человек вы образованный, а вздумали препираться!
- В чем вы меня обвиняете?
- И это спрашивают при даме? - сказал господин инспектор, укоризненно покачивая головой. - Ну, можно ли было ждать такой неделикатности от человека вашего воспитания! Хорошо! Вас обвиняют в причастности - в той или иной форме - к убийству Гармона. До убийства, во время убийства или после убийства - этого я уточнять не буду. Известно ли вам о нем что-либо, чего другие не знают, - этого я тоже сейчас уточнять не буду.
- Своим приходом вы не застали меня врасплох. Я поджидал вас сегодня днем.
- Тсс! - сказал господин инспектор. - Стоит ли нам препираться? Я обязан напомнить вам, что каждое ваше слово послужит уликой против вас.
- Сомневаюсь.
- Напрасно! - сказал господин инспектор. - А теперь, после моего напоминания, вы все еще намерены утверждать, что ждали меня сегодня днем?
- Да. И если вы пройдете со мной в соседнюю комнату, я добавлю еще кое-что.
Поцеловав перепуганную Беллу, ее муж (которого господин инспектор предупредительно поддерживал под руку) взял свечу и удалился вместе с этим джентльменом. Беседа их продолжалась не менее получаса. Когда они вернулись, физиономия у инспектора была изумленная.
- Я пригласил господина инспектора совершить со мной небольшую прогулку, - сказал Джон, - и тебе тоже надо принять в ней участие, моя дорогая. А пока ты будешь надевать шляпку, распорядись, чтобы ему дали чего-нибудь выпить и закусить. Я думаю, он не откажется.
От закуски господин инспектор отказался, но грог соизволил принять. Подлив в стакан холодной воды и прихлебывая в раздумье, он рассуждал сам с собой в промежутках между глотками о том, что ему в жизни не приходилось слышать о таком хитром ходе, что его в жизни не загоняли в такой тупик! Да разве можно так подрывать у человека веру в себя! Вперемежку с этими рассуждениями господин инспектор то и дело оглашал комнату хохотом, в котором слышались и удовольствие и досада задетого за живое человека, когда он долго ломал голову над замысловатым ребусом и, так и не решив его, узнал отгадку от других. Белла, робевшая перед ним, посматривала на него с опаской, но все же заметила, что он изменил свое обращение с Джоном. Прежней безапелляционности ('пожалуйте со мной, сэр!') как не бывало; теперь господин инспектор устремлял долгие, внимательные взгляды то на Джона, то на нее и вдруг начинал медленно потирать лоб ладонью, точно утюгом, стараясь разгладить морщины, оставшиеся там после глубоких раздумий. Покашливающие и посвистывающие приспешники, незаметно расставленные им вокруг дома, теперь были отпущены, и господин инспектор смотрел на Джона так, будто собирался оказать ему какую-то великую услугу, да вот горе - не успел! Как знать, возможно Белла приметила бы и кое-что другое, если б не
