узкие солдатские кровати, забитые до потолка матрасами, атласными пуфиками, аккумуляторами и верблюжьими седлами для длительных переходов. Пол отличался от основной палубы тем, что коров и верблюдов тут никогда не ступала нога, но зато еще в период строительства по нему проехался кибуцный каток, потому что и в комнате, и в кухне многие неровные камни были насильственно втиснуты в землю и сильно раздроблены, разделив эту судьбу с частью арбузов, среди которых были и целые. С арбузами стояло два полугоночных велосипеда без колес. Велосипеды и арбузы были посыпаны розовым порошком, похожим на раздавленную пачку розового сухого киселя. Лежали еще запасные куски жести, два артиллерийских снарядных ящика из-под кадурим третьего калибра, которые в избытке представлены на израильских помойках. Я перечисляю все подряд потому, что вещей, в сущности, было немного, часть еще висела по стенам: кроме непонятных мне талей и гаков находился метровый кусок колючей проволоки, прикрученный к борту, сетка с гнилыми лимонами, ножницы с обломанными концами и скалка. Зато на кухне, с таким видом, как будто он в Бухаресте, стоял настоящий румынский шкаф, набитый до отказа габардиновыми отрезами, стеклянной посудой и сковородками. Сбоку к нему было приколочено два фруктовых ящика и кожемитовый портфель без замка, в котором хозяева держали чечевицу. А с другого бока, отделенные от мира старыми номерами газеты 'Идиот ахронот', на шелковом шнурке висели двое: белоснежный наряд хозяина, в котором он собирался встретить праздник, и женские крепдешиновые шаровары. Клевать их ворон прилетал. Через шаровары просвечивала голова министра обороны Моше Аренса. У меня дрогнули ноздри. Наконец-то в доме обнаружилась женская рука! Но не румынский шкаф, не телевизор, обклеенный с боков разноцветными бумажечками, и, конечно же, не портрет министра обороны в газовых шароварах уносили наше воображение - украшением кухни все-таки были сковородки. Я видел на своем веку много с восторгом и рвеньем надраенной меди, бранной меди, кичливой меди, царицыны медные тазы и пузатые чайники - так все это ничто, нуль по сравнению с тем, как отливались светом и блестели эти алюминиевые сковородки. Наверное, в целом мире один только Николай Чернышевский мог себе представить, что обыкновенный алюминий можно довести до такого блеска! Алюминий блестел, а царицы южной не было. Не наблюдалось. Куда-то он ее умыкнул. Для очистки совести я еще обследовал покрытый штанами термитник, поковырял его пальцем, понял, как устроена арабская глиняная печь, и индифферентной походкой вернулся к невозмутимому хозяину. Тем временем Амару удалось, наконец, покорить осла, и, бешено вращая толстой резиновой трубкой, он погнал всю животину в том направлении, где земля подсохла. Пока верблюд со стреноженными передними ногами скакал впереди коров многоплановым африканским галопом, между мной и богатым бедуином состоялся короткий разговор. - Скажи, - спросил он меня, - если твоя иша или бахура что-нибудь такое с другим (он показал на пальцах), то что в России за это следует? Я начал туманно объяснять, что Россия большая и наряду с горячими местами, 'кмо по', где только смерть может быть удовлетворительным наказанием, есть еще и очень холодные места - ой-ва-вой, какие холодные места, показал я тоже знаками, где это вроде бы даже относится к разряду благородных 'мицвот'. - А вы - нет? - спросил меня богатый бедуин. - Мы - нет, - поспешил я его заверить. - Хорошая у тебя жена, в порядке жена, - сказал он на иврите. Беседуя со мной таким образом, богатый бедуин ловко подбрасывал на сковородке зеленые кофейные зерна, потом пересыпал их в ступку, достал тяжелый кусок железяки и протянул все это мне. - Палец болит, - сказал он и вздохнул. На большом пальце правой руки у него была цветущая гематома. Я даже постучал по его пальцу вдоль вертикальной оси с тем, чтобы выяснить, нет ли перелома и действительно ли он не может сам молоть кофейные зерна. И еще двадцать минут до основательного пота лупил железякой, потому что каждый раз, когда я хотел кончить, богатый бедуин недовольно крутил головой и отрывисто говорил 'од'. Мы выпили по очень маленькой чашечке крепчайшего кофе, богатый бедуин снял брюки, надел вместо них очень белые красноармейские кальсоны с большим поддоном и исчез переодеваться на кухне. Из кухни богатый бедуин уже не возвратился. Вместо него из кухни вышел знаменитый герой Шамиль. Что за куфия! Что за укаль! Что за наборная ручка у кинжала за поясом! Я завороженно сидел с открытым ртом, но снежный шейх не оглянулся. На руке у него висела газовая вуаль непостижимого цвета, он сел в 'пежо' N 348-853 и уехал. Номер я сообщаю на тот случай, если кому-нибудь придет в голову проверить меня. 'Вернусь через час, а уже потом поеду в Беер-Шеву', бросил мне богатый бедуин в раскрытое окно машины. Но богатый бедуин не вернулся через час. 'Может, он до вечера не вернется?' - спросил я мальчика Амара. - 'Он вернется раньше, - сказал Амар, - хотите чая?' Мальчик напилил плотных веток, вскипятил воду и заварил мне крепкий и сладкий чай. Амар ходил по двору, подняв плечики и отпуская по ветру худенькие руки. Он помыл мне стакан и принес к столу. 'Вкусно? - спросил он с беспокойством. - На здоровье!' Он снова сел на осла и поехал проведать коров. Потом вернулся, подмел небольшой кусочек земли около дома и перенес туда отцовский матрас и одеяла. Смешал себе в небольшом кувшине холодную и горячую воду, вымыл с мылом руки, поливая себе поочередно правой и левой рукой, сел недалеко от меня, выпил стакан чая с маленьким кусочком хлеба и начал смотреть, как я печатаю. Я спросил, знает ли он цифры на машинке, он их знал, хоть в школе они писали совсем другими цифрами, такими арабскими цифрами, которых мы не знаем. Я разрешил Амару пропечатать ряд цифр на своем листе и еще один ряд, и ему очень понравилось. Потом он поехал метров за сорок от двора, где возвышалась гора спрессованных колючек, набил ими два мешка и привез их на осле для коз. Накормил гусей, напоил телят и осла и снова встал за мою спину смотреть, как я печатаю. Он спросил, не голоден ли я, а то он может мне сделать яичницу с чесноком. Я согласился. Амар сделал большую яичницу, натер чеснок, перец и сделал приправу, достал из мешка большую питу и поставил все это передо мной. Сам он есть не стал, но, когда я начал настаивать, он отломил себе кусочек хлеба, завернул в него яичницу и вежливо съел. Так мы и провели с ним половину дня: он ездил проведывать коров и смотрел, как я печатаю. К тому времени, как вернулся его отец, я уже выучил, как по-арабски пишутся четыре слова: спасибо - 'шу- кран' и три имени - Амар, Хялед и Мухамед. Богатый бедуин подъехал прямо к самому столу, на котором я печатал. Но из машины сначала вылез не он, а незнакомый мне бедный бедуин в новом синем костюме и очень узких штиблетах с красивыми золотыми пряжечками, которые ему нещадно жали, так что в конце концов он их снял и заправил брюки в удобные зеленоватые носки, в которых он и будет фигурировать до самого окончания рассказа. Передвигаясь по двору, он аккуратно переставлял ноги, внимательно осматривая каждую приставшую к ноге дрянь и сбивая ее щелчком темного прокуренного пальца. Мы с ним тоже поговорили. Он весьма удивился, узнав, что я из России, потому что у меня на голове были волосы, а он слышал, что у тех, кто живет в России, на голове не бывает волос. Потом он нарисовал на земле небольшой план и начал показывать мне и богатому бедуину, что Газа - вот здесь, а Россия еще дальше, за Израилем, на что богатый бедуин вельможно пожал плечами и закатил глаза, но ничего не промолвил. Бедный бедуин оказался довольно милым человеком, он даже поймал мне по радио футбол, и я послушал, как 'Манчестер Юнайтед' выигрывает у кого-то 2:0. У него тоже был свой транзистор, и он сказал мне, что на транзисторе есть две надписи - по-английски и по-русски, которые он хотел бы перевести. По-английски там было написано 'слайд даун ту оупен', и я ему перевел. Остальное я ему перевести не смог: остальное было написано не по-русски, остальное было написано по-японски. А потом богатый бедуин преподнес мне сюрприз, от которого я расстроился, и такой замечательный день сразу увял и потерял половину своей прелести. Оказалось, что он не собирается брать бедного бедуина вместе с собой на свадьбу в Беер-Шеву. Он привез бедного бедуина на тот случай, если я сбегу и оставлю все его многотысячное хозяйство без присмотра. И вот в этом месте я снова вспомнил пару кремовых женских брюк, из-за которых у нас был переполох в десятом классе, и подавился досадной мыслью, что несмотря на дружбу и весь аскетизм быта, остается еще в бедуинах сильное недоверие, которое не удается преодолеть.
Утро выборов. Ребята уже отдали все свои голоса за Шамира или за Шимона Переса, а у нас кончился хлеб. Воробей жадный ест прямо со стола, но за хвост не ухватить. Танька назвала вчера моего главного героя Андрея Алешей, не могу ей простить. За это я утром прервал половой акт, возмечтав вслух об Эстер, толстой поварихе, жене начальника строительства. Танька сначала не поняла, а потом прыснула, возбуждение у нее прошло, и я смог спокойно сесть за вторую главу романа. У Таньки болит глаз, и она уже на евреев и на весь мир смотреть не может. У нее от евреев какая-то мышца глаза начала уставать, и она даже иногда вообще левый глаз не открывает, и лицо ее немного целиком уезжает в левую часть. Сколько ни ругай Россию, сколько ни кричи о поколении хамов, которое приличного человека в жизни в глаза не видело, один кофе и один булочка, а нельзя не заметить, что приличные люди целого народа растворились все-таки не без некоторой пользы и общий уровень народа качнулся, как Танькино лицо, влево, но также чуточку вверх. И вот по закону всемирных аналогий такой же процесс происходит сейчас в Израиле, то есть самые светлые головы, вся бриллиантовая профессура, все лбы белой кости не зря осушили эту страну от малярийных
