— Какое дело?
— А вы, собственно, кто?
— Хм. Вопросы полагается задавать мне. Ну да ладно. Моя фамилия — Пороховницын. Я здесь живу. Так какое у вас здесь дело?
— Девушку я ищу. Ариной зовут. Не встречали?
— Арина? — Пороховницын задумался. — Встречал.
— Ну?! — Гоша подался вперед. — Когда?
— Давненько. Около года назад.
— Послушайте, — Гоша старался говорить убедительно. — Я ничего плохого против вас не замышлял. Просто шел себе и шел. Дорога от Города к вам ведет.
— А оружие зачем?
— Как же? На всякий случай.
— Понятно.
— Я ищу Арину. Где она?
— Не знаю. Она была у меня. Переночевала и отправилась дальше. Очень хорошая девушка. Положительная.
Гоша покивал, дескать, в самом деле, положительная.
— Я дал ей кое-что на дорогу. Одета она была больно не по-здешнему. Плащ дал, продукты. Ботинки. Они ей великоваты оказались, ну да не в туфельках же ей по полям ходить. — Он помолчал. — Ладно. На придурка вы не похожи…
— Спасибо.
— Что? Хм. Извините. Придурками я называю… словом, сами увидите. К вам это не относится. Есть хотите?
— Пить хочу.
— Там, за домом — колодец.
Гоша встал, обошел дом, увидел приземистый сруб с воротом, напился студеной воды, вернулся. Пороховницын сидел, опустив голову. Внезапно в доме что-то загудело прерывисто и тревожно. Пороховницын поднял голову, поморщился.
— Идут, — сказал он. — Пойдемте.
Они вошли в дом из одной комнаты, без сеней. Стол, шкаф с книгами, железная кровать, стулья. На столе стоял маленький телевизор, перед ним — какой-то пульт с верньерами и кнопками. На пульте мигала красная лампочка, противно верещал зуммер. На экранчике телевизора было видно поле, по которому, продираясь сквозь заросли травы, медленно брели десять мужчин в темных мундирах с автоматами наизготовку.
Пороховницын сел за стол, придвинул пульт, нажал кнопку. Зуммер умолк.
— Вот так три раза в неделю, — устало сообщил он. — Идут меня завоевывать. Придурки.
Он начал крутить верньеры, и Гоша увидел, что экран перекрещен линиями. Пороховницын совместил перекрестие с грудью одного из идущих, нажал педаль под столом, и человек упал. Гоша успел заметить, что на груди у него расплылось темное пятно. А Пороховницын продолжал крутить верньеры и нажимать педаль. Не прошло и минуты, как все десять человек лежали в высокой траве.
— Вот и все дела, — удовлетворенно сказал Пороховницын, поглядывая на Гошу. — Теперь раньше среды они не сунутся.
Гоша молчал, пораженный быстротой этого массового убийства.
— Есть хотите? — будничным тоном спросил Пороховницын, и Гоша машинально кивнул, вспомнив Арину: «Я когда понервничаю, всегда хочу есть». — Ну, устраивайтесь здесь, а я сейчас.
Он вышел, оставив Гошу одного. Гоша медленно сел на стул, не спуская глаз с прицельного устройства. Покачал головой. «Куда это я попал? — подумал он. — Это и есть Светлый квартал? Это и есть светлые желания?» Вернулся Пороховницын.
— Пойдемте, — сказал он. — На воздухе лучше.
Они вышли, обошли дом справа. Здесь под деревянным навесом стоял еще один стол и несколько чурбаков. На столе стояли жестяная миска с огурцами и помидорами, выщербленная фаянсовая тарелка с крупно нарезанным хлебом, две эмалированные кружки и запотевшая бутылка водки. Хозяин откупорил бутылку, налил.
— За встречу, молодой человек. Вас зовут…
— Гоша.
— А меня — Иван Пантелеймонович. За встречу, Гоша.
Гоша опрокинул водку, зажмурился, понюхал хлеб. Хлеб оказался черствым. Он откусил хрустящий огурец, пожевал и спросил:
— А… за что вы их так… придурков?
— А как же? Когда у меня не было сигнализации и дистанционного управления огнем, они добирались сюда и сжигали все. Я отсиживался в лесу, а потом приходилось отстраиваться заново. Мне это быстро надоело. Теперь я не пускаю их ближе пятидесяти метров до рощи. Да вы не беспокойтесь — они не настоящие.
— Как не настоящие?
— Вы в компьютерные игры играли когда-нибудь? Ну вот, это что-то вроде. Муляжи. Куклы. Вы же видели, я начал стрелять, а они даже не залегли. Одно слово — придурки. Они идут сюда с идиотской периодичностью, по расписанию. Следующий сеанс — в среду, в это же время. Он налил еще водки. Выпили.
— А откуда же они идут? — спросил Гоша. Пороховницын пожал плечами.
— Они всегда приходят с одной стороны — там женский монастырь, я туда езжу иногда за хлебом. В монастыре их нет, так что откуда они берутся — не имею понятия. Поверьте, мне это не нравится совсем — убивать. Пусть даже не людей в полном смысле, но ведь выглядят они как люди. Но мне нравится жить здесь, и за эту жизнь я буду бороться! — Он стукнул кулаком по столу, лицо у него потемнело. — Да, буду бороться. Здесь я свободен. Понимаете? Я полностью свободен, я ни от кого не завишу, я никому не подчиняюсь, никто мне не указ. Я делаю, что хочу. Понимаете? А они лезут, чтобы все разрушить, а меня — убить. Как я должен поступать, по-вашему? Отдать им все на разор? Или уйти отсюда? А почему, собственно? Почему я должен переселяться? Понимаете? Мне хорошо именно здесь, в этом лесу, среди этих комаров, которые одни и составляют мне компанию. Мне хорошо здесь. Понимаете?
Он замолчал, налил водки, выпил.
— Почему? — спросил он сам себя. — Почему за свободу надо платить такую цену?
— И давно вы здесь живете?
— Восемь лет уж отпраздновал.
— И что, все восемь лет вы так и стреляете? И сколько же человек вы убили за восемь лет?
— Осуждаете все-таки? — Пороховницын усмехнулся. — Я и сам себя осуждаю. Но иначе не могу.
— А вы не пробовали с ними договориться?
Пороховницын посмотрел на Гошу долгим взглядом, потом задрал косоворотку, и Гоша увидел на груди два старых шрама от пуль.
— Я кое-как выжил тогда. Больше попыток договориться я не предпринимал.
— Но вы хоть пытались выяснить — кто их посылает? Языка брали?
— Было дело, — хмуро ответил хозяин. — Только от него ничего не удалось добиться. Молчал, как партизан. По-моему, он ничего и не знал.
— Вы его…
— Да. А что было делать? Да! Не смотрите на меня так!
Он закрыл лицо ладонями, принялся раскачиваться. Потом резко убрал руки.
— Пойдемте!
— Куда?
— Пойдемте, я покажу вам их трупы, увидите сами, что это не люди.
— Да я вам верю, — мягко сказал Гоша.
— Верите… А почему же осуждаете? Я же вижу по вашим глазам…
