какой-то выход из этого дурацкого положения, надо было положить ко'^ этому идиотскому фарсу, столь мастерски разыгранному, вот только кем?
Я собрался с духом и постарался, чтобы мой голос звучал как можно более естественно. Для вящей убедительности откашлявшись, я позвал жену. Она тотчас же подошла к окну. Я заметил, что она совершенно одета, что свидетельствовало о том, что она не хотела ложиться спать.
- Видишь ли, душенька, тебе придется спуститься вниз и открыть дверь, - сказал я. - Все дело в том, что я свалял дурака, так как вылез в сад через окно, а от неосторожного движения оно само закрылось. Ну а дверь, естественно, заперта с вечера на ключ... Так глупо... Думаю, что после такой ночной прогулки мы будем спать как убитые!
Я, конечно, пытался сделать хорошую мину при плохой игре. Признаюсь, в ту минуту я лязгал зубами, хотя стояло лето. Жена, однако, ничего не заподозрила, спустилась вниз и отворила дверь. Я бросился к себе в комнату, схватил оставленный на ночном столике револьвер и, притянув жену к себе левой рукой, произнес:
- У меня больше нет свечи, поэтому я поднимусь с тобой наверх. Если я выстрелю, не пугайся, в доме и в самом деле никого нет, а если и есть, выстрел послужит ему хорошим предупреждением. Понимаешь?
- Нет, не понимаю, - пролепетала жена, более напуганная моим тоном, чем самими словами. - Неужто ты тоже боишься? Признайся, тебе страшно?
- Нам абсолютно нечего бояться, уверяю тебя, дорогая, - промолвил я, натужно и фальшиво смеясь. - Я провожу тебя до дверей спальни, ты дашь мне другую свечу, а то луна так плохо все освещает...
Я нес какой-то несусветный вздор, понимая, что еще больше пугаю жену. Мы поднялись с ней по лестнице, тесно прижавшись друг к другу. Внезапно я почувствовал, что тело ее как-то странно отяжелело и она стала оседать на ступени. Бедняжка завопила, отбиваясь от кого-то невидимого:
- Франсиско! Помоги! Помоги! Кто-то хватает меня за ноги!
В ту минуту мы как раз оказались на лестничной площадке, освещенной призрачным лунным светом, проникавшим через небольшое окошко. Не поворачивая головы, я протянул правую руку над своим левым
плечом и выстрелил в сторону окошка. Грохот выстрела прокатился по всему дому. На какое-то мгновение мне показалось, что жена, обмякшая в моих объятиях, мертва. Увы, я не одолел злого духа, преследовавшего нас ибо в ту же секунду получил сильнейшую пощечину, причем мне показалось, что вместо пальцев на невидимой руке были пять палочек.
Как это ни странно, пощечина вернула меня к жизни и придала сил. Меня ударили, а это значило, что нужно нанести ответный удар, нужно сражаться! Я встряхнул жену, вырвал ее из объятий невидимки, пытавшегося отнять у меня ту, что была мне дороже жизни, и поспешно повел, вернее, почти понес, бедняжку к нашей спальне. По пути я обернулся и вынужден был констатировать, что сзади нас никого не было.
Мы благополучно добрались до нашей комнаты, и я с силой захлопнул дверь, как будто желал раздавить невидимую гадину между ее створками. Жена моя, почувствовав себя в относительной безопасности и еще сохраняя остаток веры в наличие в доме злоумышленника из плоти и крови (иначе в кого я стрелял из револьвера?), бросилась к колыбели нашего малютки. Увы, колыбель... была пуста! Несчастная лишилась чувств и со стоном упала на пол.
Оглушенный новым несчастьем, но не раздавленный, я стоял в круге света, отбрасываемого лампой, скрестив на груди руки, и ждал, когда же появится мой неведомый и невидимый противник. Я ждал нападения, но хотя и сознавал, что бороться с неуловимым врагом бесполезно, все же был готов драться не на жизнь, а на смерть. Увы, в этой схватке, как я понимал, мне не помогут ни нож, ни револьвер...
В своих комнатах завыли и запричитали служанки, разбуженные звуком выстрела. Они выли точь- в-точь, как уличные собаки, воющие на луну... Не могу сказать, чтобы эти вопли ^оказывали благотворное влияние на мои нервы. Пожалуй, ничто так не деморализует человека, как женские рыдания и крики, да еще среди ночи...
Мз оцепенения и жесточайшей подавленности меня вывел тоненький детский голосок. Да, где-то внизу плакал мой малыш. Нужно было во что бы то ни стало найти его, моего бедняжечку, ведь глубокий обморок
жены ясно свидетельствовал о том, что не она сама отнесла ребенка в другую комнату. Значит, младенец был похищен!
Ко мне возвращалось утраченное было мужество. а его, видимо, следовало иметь немало, чтобы отважиться спуститься по лестнице вниз и осмотреть весь первый этаж этого проклятого дома, высоко поднимая канделябр и освещая все укромные углы.
Я нашел моего малютку! Он лежал совершенно голенький на холодном мраморном столе, лежал на спинке и слабо попискивал, как какая-то ненужная вещица, впопыхах брошенная грабителем, спешившим укрыться от света...
Весь остаток ночи я успокаивал жену и укачивал плачущего ребенка. Только с восходом солнца все вроде бы встало на свои места, и измученная юная мать уснула вместе с малышом, мирно посапывающим у ее груди.
Должен признаться, что эти жуткие события повергли меня в такое отчаяние и довели мой рассудок Х. до такого состояния, что я более не чувствовал в себе сил противостоять невидимому противнику. Последний трюк с крохотным младенцем, неведомо как перенесенным с этажа на этаж, окончательно выбил меня из колеи. Каким образом его пронесли по лестнице? Или похититель вместе со своей ношей прошел сквозь стены? Нет, это было необъяснимо! И нестерпимо!
Теперь я боялся, что не выдержу и сдамся, так ничего и не поняв. Однако днем, немного успокоившись, я решил все же не отступать, не поставив в известность полицию о событиях в моем доме.
Прошу вас быть сейчас особенно внимательной, дорогая госпожа Рашильд, ибо вы всегда утверждали, что подобные таинственные явления происходят обычно в присутствии одного или двух лиц, чаще всего верующих, и что при вмешательстве полиции они тотчас же прекращаются, ибо дома с привидениями вроде бы не склонны посвящать в свои тайны блюстителей порядка.
Я продолжал считать, что стал жертвой разнузданной травли или жестокой мистификации. Я упорствовал в этом мнении и пытался это доказать самому себе, как доказывают теорему, изобразив фигуры на черной доске (а доска, надо признать, была в данном случае очень черной). Я не нашел иного выхода, как
дить полицию Коимбры о том, что у меня в доме неведомые злоумышленники творят совершенно невообразимые вещи, очевидно для того, чтобы вынудить нас покинуть наше жилище среди ночи; им будет тогда гораздо легче его ограбить.
Сначала меня слушали с явным недоверием, но в конце концов полицейские согласились посетить мой дом. И вот тут они стали свидетелями душераздирающей сцены: обе мои служанки, объявившие о своем уходе, вылетели из дому со своими корзинами и коробками, словно две насмерть перепуганные проехавшей телегой курицы. Они так вопили, так кудахтали на все голоса, так высоко воздевали к небесам руки, что можно было подумать, будто они стали свидетельницами дьявольского шабаша. К тому же женщины столь красочно описывали происшествия, о которых... не имели ни малейшего понятия. Ведь они на самом деле ничего не слышали и не видели!
Мой друг, тот самый, что ночевал в нашем доме, явился к нам с толпой друзей, и они организовали настоящую облаву на привидение, недостатка в добровольцах не было. В стане моих политических противников (я уже обзавелся и политическими врагами, несмотря на молодость) многие питали надежду на то, что я потерплю сокрушительное поражение и буду опозорен, раздавлен, уничтожен. Я не мог отступить...
Итак, мы расставили часовых у всех дверей и окон, открывавшихся по собственной воле даже тогда, когда они были заперты на засовы и замки.
Эффект всегда был один и тот же: странные явления повторялись каждый раз, как только мы гасили свет. Когда же свет зажигали вновь, мы находили следы деятельности невидимки (или невидимок), но никогда не смогли увидеть даже тень его руки!
Полицейский, запертый в небольшой туалетной комнате для того, чтобы схватить злоумышленника, чей хохот не раз там раздавался, получил такую взбучку, что едва не умер, а потом едва не разбил себе голову, пытаясь отбиться от невидимого врага. Когда он вышел оттуда, то тотчас же заявил, что предпочтет скорее подать в отставку, чем еще раз сразиться с таким противником. А злоумышленник разбушевался не на шутку: вещи в мгновение ока были выброшены из наших сундуков и
1в9
чемоданов и разбросаны по полу руками существа, которое невозможно было застичь на месте преступления! Все наши друзья в различных частях дома слышали стук, треск, крики и смех, но ни разу никто не видел того, кто производил эти звуки.
В этом доме с привидениями не было глубокого подвала, куда можно было бы протянуть электрические провода, дабы устроить злоумышленникам ловушку, а отсутствие в саду достаточно густых кустов не позволило организовать там засаду... Нет, таинственные события происходили на вполне современной сцене, с современными декорациями, именно там разворачивалась драма устрашения. Видимо, кто-то задумал эту театральную постановку для того, чтобы помутить рассудок или просто запугать человека неверующего. Но для чего, спросите вы? Быть может, для того, чтобы показать ему, что сверхъестественные силы по- прежнему опасны и сильны, хотя времена и изменились. Быть может, это было сделано для того, чтобы доказать, Х. что ничтожный смертный, самой судьбой предназначенный стать их жертвой, виновен в том, что не пытается постичь предназначение своей души, что он ничего не знает и упорствует в своем нежелании узнать...
Сказать по правде, я был в ярости от сознания собственного бессилия. Я
