допрежние времена его на копья поднять вздумали. Ну, а кому охота? Воеводе-то жизнь красная, со щами, а щи с убоиной, к тем щам пироги пряженые, вина - пей не хочу, зачем воеводе помирать? Вот и воюет воин за свой живот...
Молчан говорил быстро, без злобы, с веселым добродушием.
- Ну и дядюшку, небось, поминает. Все ж таки родная кровь. А того дядюшку господин Разин на крепостной стене в городе Астрахани пеньковою петлею удавил. Степушко-то знал, кого давить, не ошибался, небось. Видится боярину Алексею Петровичу и здесь на Архангельске Степан...
Крыков молчал - слушал, вникая в быстрые мысли Молчана.
- Покуда нет меня, - сказал Молчан, - ты, Афанасий Петрович, живи тихохонько. Тебя с нами не видывали, ты о нас и не слыхивал. Ватажников и Ефим - кремни, не выдадут ни на дыбе, ни на огне. Ни с какой сугубой пытки не заговорят. А ежели воеводские псы, что сами прознали про Андрюшку-холопя, и возьмут меня за караул, - я ни на кого не скажу. Понял ли?
- Понял.
- Ну, прощай, Афанасий Петрович, до доброго часу.
- Прощай, друг.
- Авось, свидимся.
- Авось.
Молчан нырнул в пробой между гнилыми, обмерзшими бревнами частокола. Сердито залаял цепной пес, со звоном посыпались где-то сосульки, и все затихло. 'Увижу ли его? - подумал Афанасий Петрович. - Ужели и его возьмут? Может, и не возьмут?'
С тяжелым сердцем вернулся он к себе на таможенный склад.
6. ПОБОЛЕЕ БЫ НАМ ТАКИХ ОФИЦЕРОВ!
В это самое время капитан-командор Иевлев писал письмо на Москву Апраксину Федору Матвеевичу.
'Дорогой и почтеннейший кавалер господин Апраксин!
Место для цитадели определено со всем тщанием при помощи господина Егора Резена, который есть инженер достойнейший. Искать место для строения сего дела - не из легких событий нам, морозы лютуют и снег пребольшой, но мы - бомбардира ученики, прошли с ним и огни и воды - не жалуемся. Прошу тебя для ради нашей сердечной дружбы: коли видаешь нынче бомбардира, попроси его как можно только без задержания простить капрала - некоего Крыкова Афанасия. Напомни, что об сем капрале просил государя покойный наш генерал Гордон Петр Иванович, ибо Крыков нестерпимую обиду понес от мздоимца-иноземца, который Гордону близко известен был. Как я помню, государь тогда же обещал Гордону помянутого Крыкова в чин произвести, но силен иноземный Кукуй, - указа и поныне нет. А коли можно бомбардира не тревожить сим делом, то сам обладь, - в крайности нахожусь, мало офицеров дельных и честных. Данилыча просить не для чего. Он хоть и по старой верности, да без подношения, пожалуй, позабудет. Спаси его бог, дурно о нем поговаривают, жаден больно. Ты бы присоветовал ему, господин Апраксин, берегтись, бомбардир нынче с дубиною, а завтра и с тою мамурою, что купил в Митаве и сказал при сем: 'Вещь на отмщение врагов наших'. Дубину и позабыть можно, а мамура дважды не говорит, как господин Ромодановский изволил смеяться. Ох, ох, мне Сашка наш, беспокоюсь об нем сердцем. Еще прошу, Федор Матвеевич, навести Машеньку мою и дочек, проведай ихнее житье, кажись не все там ладно, может нуждишка какая, не откажи похлопотать по коллегии, чтобы хоть прогоны мои им заплатили, не помирать же в самом деле за мздоимцев да казнокрадов. Еще поторопи, Федор Матвеевич, сюда обоз с пороховым припасом пушечным, да еще пыжевники и прибойники, что давеча делались. Куда их к бесу угнали, не в Таганрог ли? Еще прошу, не гневайся, что столь много просьб до тебя имею, прошу - пошли с оказией, какая на верфь будет, различных книг добрых. Но чтобы без подлой такой лжи, как книга Иоганна Корба, где все мы россияне в пресмешном виде представлены на утешение туркам и шведам, что-де и воевать нас не для чего - никуда мы не годимся.
Еще пишу тебе, что на верфи Соломбальской дела идут утешительно, хотя людишки там, как и раньше, хуже скотов содержатся. В кои разы мы с тобой об сем предмете имели беседы, ох, Федор Матвеевич, как уберечь нам работных людей от лютости, от воровства и бесчинства начальных господ? Баженин на Вавчуге от великих прибытков своих вовсе ума лишился, здесь он великая персона и с ним ни об чем спорить нельзя. Еще полотняный завод построил, сам пушки льет для кораблей и озорничает над людьми крепко.
Однако расписался я слишком. Поклонись от меня всей нашей честной кумпании, помяните меня, недостойного, когда будете с Бахусом играть да с 'Ивашкой Хмельницким' биться на смерть...'
Сильвестр Петрович запечатал письмо, поднял на Егоршу усталые глаза, спросил, здесь ли Семисадов. Егорша ответил, что здесь, давно дожидается.
- Зови!
Боцман вошел, поздоровался, сел на лавку.
- Что волком глядишь? - спросил Иевлев.
- Не курицей родился! - загадочно ответил Семисадов.
Сильвестр Петрович помолчал, подвинул табак боцману.
- Определил я тебя в дело! - сказал он погодя. - Довольно тебе баклуши бить...
- В какое в дело? - спросил Семисадов.
- На постройке в крепости - десятским.
- Это чтобы на людей вроде цепного пса?
- Да ты погоди! - усмехнулся Иевлев. - Погоди ругаться. Выслушай...
- А чего мне слушать? Нагнали народишка почитай со всего Беломорья, бабы воют, мужики ругаются, стон стоит, а вы - десятским...
- Да строить-то цитадель надо?
- Ну, надо!
- Как же ее строить?
Семисадов молчал, пыхтел трубкой.
- Не знаешь чего ответить? Голова! Не пойдешь десятским?
- Не сдюжаю, Сильвестр Петрович! Народа больно жалко!..
- Жалеть - дело простое...
- Слушать меня не станут...
- Десятским не пойдешь, в помощники к себе возьму...
Боцман покосился на Иевлева, но промолчал.
- Брандеры будем строить, суда зажигательные, вот по этой части. Пойдешь?
Семисадов ответил не сразу:
- Брандеры строить могу.
- То-то.
- Завтрева выходить к месту?
- Завтрева и выходи.
После Семисадова Иевлев говорил с донскими корабельными мастерами, спрашивал, как у них повелось засыпать устья, какие на Дону для сего дела хитрости и придумки. Кочнев и Иван Кононович вмешались в беседу. С цитадели приехал быстрый в движениях, жилистый, с насмешливыми глазами инженер бременец Егор Резен. Иевлев стал ему переводить то, что говорили донцы: Резен настойчиво учил русский язык, но не все еще понимал. Казаки говорили степенно, было видно, что дело они знают хорошо. Один черный, глазастый, со смоляными тонкими усиками, пожаловался:
- Вы прикажите, господин капитан-командор, дать лесу нам, мы по-своему корабль построим. Не верят нам на верфи. А приехали мы сюда не для того, чтобы на печке спать, велено нам от Апраксина на нашей верфи судно построить. Вот Иван Кононович, наиуважаемый мастер, говорит: надо испытать донское судно. А иноземец смеется, пес, бесчестит нас...
Разгорячась, выругался.
В горнице заговорили все сразу: Резен заспрашивал, что за донской корабль, казаки стали хвалиться своим судном перед беломорским кочем, Иван Кононович замахал на них руками, - где вам до нас, мы льдами хаживаем, разве вам угнаться...
Попозже, ближе к рано наступающей северной ночи, Сильвестр Петрович с Егоршей двуконь поехали смотреть караулы - как бережется стрелецкий голова от шведа. Зима перевалила к весне, мороз не так
