«Глава имперского правительства Гитлер. Командующий национальной армией Людендорф. Министр полиции Зейсер. Задача временного немецкого правительства — всеми силами Баварии и привлеченными силами всех других германских земель выступить в поход на греховный Вавилон — Берлин. Завтра либо в Германии будет немецкое национальное правительство, либо мы будем мертвы».
Все радовались хорошим перспективам, трое господ в соседней комнате услышали новость и пожали руку, протянутую им Гитлером.
На следующее утро они приказали стрелять у Фельдхернхалле в тех, кто ночью по приказу Гитлера тысячами прибыл в Мюнхен пешим маршем и на грузовиках. На стенах домов были расклеены объявления:
«Заявления, которые были сделаны мной, генералом фон Лоссовом и полковником Зейсером под угрозой револьвера, считать недействительными.
Во главе колонны шли Гитлер и Людендорф, Гитлер с пистолетом в руке. Один человек выскочил вперед: «Не стреляйте! Идет его превосходительство Людендорф!» И тут у Фельдхернхалле прозвучали выстрелы. Четырнадцать национал-социалистов остались лежать мертвыми на Одеонплац. Еще двое погибли в отряде Рема, который был окружен неподалеку баварской полицией. Множество раненых, среди них Геринг с пулевым ранением в нижнюю часть живота и Гитлер с вывихнутой рукой, искали укрытия. Путчистов расстреляли те, кто накануне тоже участвовал в заговоре. Геринг бежал за границу, а Гитлер скрылся на вилле близ Уффинга на озере Штаффельзее. Полиция нашла его, когда за ним ухаживала фрау Ханфштенгль, урожденная Гейне, западная еврейка родом из США.
Партия провозгласила, когда десять лет спустя пришла к власти:
«Вы пали не напрасно».
И в этом есть доля истины: благодаря этой попытке путча было сохранено единство империи и предотвращен запланированный на ближайшие дни государственный переворот баварских сепаратистов. Живущий сегодня на покое рейхсфюрер молодежи Бальдур фон Шпрах, полуамериканец, который лишь в одиннадцать лет научился немецкому языку, нашел такие немецкие слова:
«Пусть в вашу честь воздвигнут храмы, — для нас алтарем останутся ступени Фельдхернхалле».
В начале 1924 г. Гитлер и его путчисты были приговорены к заключению в крепости, но уже накануне Рождества того же года он снова оказался на свободе. Так ужасно строго карали тогда тех, кто с помощью пулеметов хотел отправить нелюбимое правительство к черту или на Восток, — те еще были времена!
Глава 5
«Евреи — это наше несчастье»
Эти слова принадлежат великому историку Трейчке, и Гитлер вдалбливал их в головы, пока последний конюх в беднейшем глухом углу не усваивал, кто виноват в его несчастьях. Но он умалчивал о решении, которое предлагал Трейчке:
«Они должны стать немцами без ущерба для их веры и их древних, священных воспоминаний, которые мы все чтим».
В мюнхенском баре «Летучая мышь» — дело было в 1920 году — рядом с только что уволившимся из армии Гитлером сидел за столом приземистый человек, который говорил с сильным венским акцентом и, прихлебывая пиво, рассеяно посматривал маленькими, черными глазками на ягодицы официантки. Это был венгерский еврей, сын богатого торговца шелками, близкий друг поэта Дитриха Эккарта, издателя антисемитского листка «Ауф гут дойч». Эккарт понимал его жаргон, которому он научился в Берлине. Он познакомил Гитлера с этим странным человеком, который поил их пивом и под псевдонимом Требич-Линкольн занимался самой разнообразной деятельностью: сначала он был студентом и изучал иудейскую теологию, потом вдруг стал сектантом-евангелистом и проповедовал в Нью-Йорке, потом священником в Англии, директором нефтяной компании, депутатом палаты общин английского парламента от Либеральной партии и немецким шпионом — все это почти одновременно. Англичане до сих пор считают, что Требич-Линкольн — «единственный иностранный шпион, который был депутатом палаты общин»,[31] насколько им известно. Беседа в баре вертелась вокруг евреев и их целей. «Здесь Вы правы, г-н Гитлер, — соглашался Требич. — Во всех эксцессах всегда виноваты сами евреи. Но они всегда встречали оппозицию в собственной среде. Вспомните Мардохея, сиречь Карла Маркса, независимо от того, любите Вы его или нет. „Каков мирской культ еврея? Торгашество. Кто его мирской бог? Деньги“. Вспомните Вейнингера, тоже еврея, нашего великого венского философа:
«Еврей не знает любви, он знает только тело. Он хочет насиловать».
«А скажите, г-н Требич, — спросил Гитлер, — что Вы думаете о Палестине как решении вопроса для всего еврейского племени?»
«Два пива!» — крикнул Требич и задумался. Через некоторое время, после нового глотка, он опять заискрился своей обычной венской любезностью. «Я надеюсь, — обрадовался он. — Национал-социалисты и национал-сионисты, соединяйтесь!» — «Да услышит Вас Бог! — торжественно изрек Гитлер. — Пути разные, цель одна. И да поможет нам Господь!» Он тоже отхлебнул большой глоток пива. Требич-Линкольн начал восторгаться декларацией английского министра иностранных дел, еврея Бальфура. «Эта декларация — всего лишь письмо Бальфура его другу Ротшильду, написанное в 1917 году. Это письмо очень упростило дело: англичане дают землю, а мы посылаем туда людей, на которых, возможно, придется оказать давление. Мы хотим построить дом, который вместит всех евреев, и евреи и весь мир обретут покой». Он усердно подчеркивал разницу между западными и восточными евреями. «Кто организовал экономику? Баллин, тайный советник Симеон и тому подобные люди. А кто помог князьям выбраться из лужи, когда их казна опять опустела? Блейхредер был банкиром уже у императора Вильгельма I. А Штраус с его венскими вальсами — просто подарок судьбы для этих людей».
— «А восточные евреи? — вдруг сердито продолжил Требич. — Варшавское гетто — это норы, прорытые в преисподнюю».
— «Ну и что?» — спросил заинтересованный Гитлер.
— «Я скажу тебе что, — Требич-Линкольн неуклюже-доверительно положил свою толстую руку на руку Гитлера. — Я знаю кто ты: Франкенбергер. А теперь скажи, что общего у нас, западных евреев из Германии
