— Надеюсь, это скоро произойдет, ваша светлость, — ответил мистер Грейчерч.
Записки и карточки отправились вместе с ними в карете, отъехавшей от Беркли-сквер на следующий день.
В каждую из трех карет запрягли по четыре великолепно подобранные лошади. Лорд Уинчингем ехал в первой. На сиденье ему устроили что-то вроде постели, чтобы он мог путешествовать лежа на подушках, в сопровождении только одного камердинера. Герцогиня с Тиной ехали во второй, Абдул взгромоздился на козлы рядом с кучером и лакеем. Слуги с багажом поместились в третьей.
До Тибурна они двигались медленно, так как движение в городе было оживленным, но вскоре процессия оказалась в пригороде, где цвели деревья, а на лугах пробивалась весенняя трава.
Тина взяла с собой свои новые платья. Она пришла в смущение, когда перед отъездом с Бонд-стрит прибыла очередная партия коробок. На этот раз в них оказались простенькие платья и соломенные шляпки, заказанные для нее герцогиней специально на время пребывания в Уинче.
— Вы не должны выглядеть как деревенская простушка, — пояснила она. — До сих пор мы выбирали все ваши платья с расчетом на балы и приемы и не могли себе представить, что вам также понадобятся вещи попроще.
— Но, мадам, они обойдутся очень недешево, — запротестовала Тина, едва переводя дыхание.
— У мадам Раше всегда все дорого, но какое это имеет значение? — отреагировала вдовствующая герцогиня. — Деньги не цель жизни, а молодость бывает только раз.
«Я бы не сказала, что деньги не цель жизни», — подумала Тина, живо вспомнив разъяренные лица кредиторов лорда Уинчингема. Она слышала, как сам лорд Уинчингем бормотал в лихорадочном бреду: «Деньги, деньги, деньги». Попадали ли еще когда-нибудь два человека в столь же затруднительное положение, спрашивала она себя. Отправят ли и ее тоже во «Флит», если все обнаружится? Потом вспомнила, что у нее в запасе есть способ спастись самой и, если потребуется, спасти лорда Уинчингема.
Тина закрыла глаза, чтобы отогнать от себя навязчивый образ сэра Маркуса. Несмотря на то что его не было рядом, ей казалось, будто он бросается на нее. Словно угадав ее мысли, герцогиня хихикнула:
— Сэр Маркус придет в бешенство, когда узнает, что птичка улетела!
— Как скоро, по-вашему, он узнает, что мы уехали? — поинтересовалась Тина.
— Наверное, к вечеру. Он привык действовать энергично. Как только сочтет, что обстоятельства позволяют, станет упрашивать вас пойти с ним на какой-нибудь прием.
— Но я не должна принимать приглашение, — заметила Тина.
— Вы и не сможете, так как будете в Уинче, — ответила герцогиня. — Но вряд ли это остановит его!
— Вы хотите сказать, что он приедет туда?
— Уверена, что он попытается это сделать.
— Но я не хочу его видеть, — закапризничала Тина. — Не заставляйте меня принимать скоропалительные решения!
— Ну конечно, — согласилась герцогиня. — Когда мы вернемся в Лондон, у вас будет полно времени, чтобы найти кого-то другого. Однако я должна быть с вами откровенной: сейчас в Лондоне не так много достойных мужчин, как было раньше. Из-за сумасбродств принца Уэльского многие из них разорились, а у тех, кто мог бы вас заинтересовать, есть мамаши, которые будут против брака их сыновей с неизвестной молодой женщиной, как бы богата она ни была!
Тина сделала большие глаза от удивления.
— Я об этом не подумала, — призналась она.
— Дорогая моя, вы, может быть, и завидная невеста, но у матерей более высокие амбиции! У большинства из них родовые поместья, на поддержание которых в порядке требуются огромные деньги, но при этом многих привлекают еще и титулы, покрытые пылью от долгого лежания на полке. — В голосе герцогини звучал сарказм.
Тина невольно засмеялась.
— Вы ничего не пропустили, мадам?
— Не так много, — откликнулась она. — Я, может быть, и стара, но вижу пока хорошо. Я всегда считала, что высшее общество — это стадо овец, а овцы — глупые существа! И чем дольше я живу, тем меньше нахожу причин изменить мое мнение!
По дороге в Хартфордшир Тине еще не раз довелось посмеяться. Острый ум старухи, ее цинизм и необыкновенное знание человеческой натуры делали ее непревзойденной спутницей. Впоследствии Тина даже была слегка разочарована, что пропустила множество великолепных пейзажей. Каким недолгим был их путь, она осознала только тогда, когда они въехали в чудесные, украшенные орнаментом ворота и герцогиня воскликнула:
— Приехали!
— Уже? — удивилась Тина и, выглянув, увидела чудесный весенний пейзаж.
Сирень и рододендроны стояли в полном цвету. Их светлые цветы вперемешку с нежно-розовыми цветами вишневых деревьев, посаженных вдоль дороги к дому, создавали впечатление волшебного царства красоты.
Затем неожиданно показался и дом. Его потрепанные от времени красные каменные стены, как драгоценный камень, выделялись на фоне серых, обнесенных балюстрадами террас и зеленых лужаек, спускающихся к парку, где в тени лежала сонная лань, и к серебристому озеру, по которому под изогнутыми мостами скользили белые лебеди.
— Какая красота! — с благоговением воскликнула Тина.
— Все это принадлежало семье с тех времен, когда королева Елизавета жила в Хатфилд-Хаус, — поведала герцогиня. — Поместье переходило от отца к сыну. Уинчингемы всегда жили в Уинче.
— Не могу себе представить ничего более прекрасного, — шепотом призналась Тина, вспомнив, как лорд Уинчингем говорил, что из-за долгов он потеряет это поместье. И с болью себя спросила: «Как же он мог им рисковать? Ведь он обязан был подумать не только о себе, но и о своих будущих детях, внуках».
Моя матушка приходилась Уинчингемам кузиной, — между тем продолжала рассказывать вдовствующая герцогиня. — Так что в моих жидах течет их кровь, и я этим горжусь. Вот почему я надеюсь, прежде чем умру, увидеть, как мой внук привезет сюда жену и обзаведется наследником.
Тине очень хотелось попросить ее не говорить больше ни слова, потому что слышать это становилось невыносимо. Если бы только герцогиня знала, что всего через несколько недель и дом, и поместье перейдут к другому владельцу!
Тем временем перед ее глазами с каждым мгновением открывались все новые красоты: резные статуи на террасах, окна со стеклами, переливающимися на солнечном свете, как бриллианты, азалии в английском саду… Наконец кареты подъехали к парадному входу, и слуги в бордовых, отделанных золотом ливреях открыли дверцу, вынесли лорда Уинчингема и внесли его в родовой дом.
— Помолимся о том, что он хорошо перенес путешествие, — предложила герцогиня, и по тому, с какой нежностью это произнесла, Тина поняла, что старая леди очень любит своего внука.
— Я уверена, хорошо выспавшись ночью, его светлость будет в полном порядке, — заверила она герцогиню и добавила: — Здесь, среди такой красоты и в таком покое, ему просто не может не стать лучше!
Она вышла из кареты с таким чувством, будто приехала домой, будто именно это место иногда видела во сне или будто выросла здесь, а не в маленьком, полуразрушенном домике, в котором жила с отцом.
Красота всегда производила на нее глубокое впечатление, но в Уинче ее поразили не блестящая полированная мебель и портреты в золоченых рамах, а прежде всего атмосфера покоя и счастья. Чувствовалось, что жившие тут люди окружали себя не насилием и тиранией, а любовью и нежностью.
Лорда Уинчингема отнесли наверх. Вскоре камердинер сообщил, что сельский врач, пришедший его ; осмотреть, нашел раненого в лучшем состоянии, чем ожидал после путешествия.
В гостиной герцогиню ждал бокал вина. Это была длинная комната с низким потолком, с видом на сад и обставленная изысканной мебелью, которую, как узнала Тина, изготовили специально для этого дома еще во времена правления Карла II.
Повсюду на глаза попадались изображения купидонов: статуэтки на полках лакированного шкафа,
