- Ох, ох, ох!.. Как же мы-то!.. Опять приходил староста... Замучили...
- А у нас кабана увели! - озорно выкрикнул малыш лет шести.
- Чего это он, мать, тут брешет?..
Охая и произнося молитвы, поднялась на печке жена Демида с кучи тряпья. Лицо ее было красное от жара. Глаза мутные.
- В Макарьев повели, в монастырь. Не послушали никого... Куда тут!
- У меня от игумна бумага...
- Говори-ила я... Ох! Ох! Моченьки нет! Не послушали...
Мальчуган заревел. Веселье его исчезло. Демид бессильно опустился на скамью.
- Если бы да на меня - топором бы засек его, а не отдал бы...
Ответа с печки не последовало. Там слышались только стоны больной.
Двое ребят прижались к отцу, дергая его за кушак.
- Буду в Нижнем, пожалуюсь губернатору.
На печке затихло, только слышалось частое, больное дыхание жены.
Около печки возилась старшая дочь Демида, двенадцатилетняя Таня. Напрягая свои силенки, она ворочала громадный горшок с пареной брюквой, готовила обед на семью.
'Жаловаться?..' - сказал про себя Демид и покачал головой, как бы не доверяя себе. И на самом деле показалось неправдоподобным его намерение искать защиты у губернатора. Пожалуй, вместо помощи-то в острог запрячут. Бывали и такие случаи. Убить? Кого? Догнать чернецов в проселке и их топором? Вернуть кабана обратно? Тогда и вовсе пропадет вся семья, да и виноваты ли чернецы? 'Тоже народ подневольный, из нашего же брата', подумал с тоскою Демид. А кабана-то берегли к зиме. Есть теперь будет нечего. Запасенного ни крошки, а земля-то вся монастырская - и много ли один заработаешь со 'святых отцов', когда семья сам-восемь?
- Слышь! - поднялся он на носках, заглядывая на печь, и полушепотом продолжал: - Царевич Алексей- то жив... Потерпим немного. Продержимся. Скоро уж... Не горюй. Сырое яйцо пила ли?
Молчание.
Покачал Демид головой, вздохнул и сел к окну. По деревне шли мужики, возвращавшиеся с собрания из скита, и о чем-то горячо спорили. И как ни тяжело было на душе у Демида, а загорелось в нем вдруг необыкновенно теплое чувство: хотелось выскочить на улицу и говорить, говорить без конца о возможности появления царевича с войском под Нижним, об освобождении деревень от петровских чиновников, о свободе старой веры, о лучшей жизни...
Дверь скрипнула - в горницу вошел Филька. Вошел и хлопнул по плечу Демида.
- Милай! Чего задумался? Дело верное. Голову готов положить на плаху, если я Софрона не привезу в макарьевскую ватагу...
- Действуй, - повеселел Демид. - Истомились ведь...
- А ты тут мужиков подбивай. Проси пшеницы, мяса бы не мешало приготовить. Надо кормить... Посля оплатится все, как есть... Софрон такой.
- Будь спокоен, Филипп... Слово мужицкое - кремень. Иди, Христос с тобой!
Демид обнял Фильку-кузнеца. Облобызались. У Фильки на глазах заблестели слезы.
Демид видел, как на улице Фильке Рыхлому давали наказ попадавшиеся навстречу селяне.
Ребятишки, худые, бледные, тоже теснились к окну, безотчетно чему-то радуясь.
Демид шутя потрепал старшего за вихры, спросив:
- Хочешь, пушку куплю?
- Какую пушку?
С большой убежденностью Демид сказал:
- Пушка послужит и нам... тяглецам...
И, внимательно приглядевшись к лицу сына, вздохнул:
- Э-эх, Василий! Что-то с тобой будет?!
На печке снова завозилась и начала громко стонать больная жена Демида.
II
В полдень, после обеденной трапезы, кремль погрузился в сон, как всегда, когда епископ отдыхает. На паперти Духова монастыря дремлют нищие. Голуби, пестрым ожерельем окружившие купол, съежились, словно боясь нарушить сон владыки.
Надворные пехотинцы на своих постах у Дмитровской башни позевывают, укрывшись в желтых глухих будках. Да что говорить о кремле, - почтенные посадские люди после обеда, да еще в солнечный день, отнюдь непрочь отдохнуть от молитв и торга. Выбравшись с пуховиками на траву, степенно располагаются около своего гнезда, с женами, со чадами, а за ними, свесив языки, деловито укладываются на зеленой мураве и сторожевые псы; не отстают и кошки, и свиньи, и куры, и всякая иная обиходная тварь.
По кремлевскому рву, под стеною, до самой Почайны, обрадовавшись весне, расползлись козы и овцы. В Почайне-реке вода, выбиваясь ключами из горы, из-под Лыкова моста, несется стрелою прямо в Волгу.
В Духовном розыскном приказе, под одной крышей с архиерейскими покоями, широкий и волосатый, как медведь, дремлет дьяк Иван Спиридонов. Перед ним бумага. Начал царапать пером и бросил. Солнечные лучи сушат строки:
'Доносит вашего архиерейского Духовного приказа дьяк Иван Спиридонов, а о чем мое доношение, следуют пункты, на которые всепокорно прошу милостивого решения'.
'Дело о бывом ученике нижегородской епархиальной школы Пономареве сыне Софроне Андреевиче, совратившемся в раскол'.
Дьяк Иван вздрогнул. Влетевший в окно шмель гудел, бодая рыбий пузырь, распяленный на оконной раме.
'И по тому приводу в допросах означенный колодник Софрон лишен бысть своего звания и окован железом и наказан плетьми'.
Дьяк рассеянно посмотрел на свои руки и сплюнул: 'еретик!'
Когда забирали, произошла жестокая баталия. Пять дюжих монахов еле справились с мальчишкой. Напяливая на него кандалы, дьяк исцарапал руки о железо. Запеклась кровь.
За стеною, на которой портрет царя Петра Алексеевича в латах и порфире, перезвоном малиновым пробили часы.
Спать нельзя. Рядом великий господин преосвященный епископ нижегородский и алатырский Питирим отдыхает в своей опочивальне.
Тихо в архиерейских покоях. Владыка после денных и нощных богослужений 'страстной седмицы' утомился и вот теперь отдыхает, наказав приготовить обвинение против кандальника Софрона, сопричислив его к расколу. Пасхальный перезвон колоколов приостановили, дабы не нарушать сон епископа.
Иван Спиридонов бил вчера Софрона плетьми на допросе с премногим усердием, а вины на нем так и не сыскал. Дьяк Спиридонов искусен в розыскных делах; любую вещь христовым именем, в огне сказуемым, мог он выпытать у посаженного в земляную тюрьму, и даже с подписом руки его. А тут не поймешь - дело чудное, мраком крытое. Никакого раскола у парня не видно. Молится трехперстно. Позавчера вдруг вызвал епископ ночью двух инквизиторов* Духовного приказа и сам повел их в свою славяно-греко-латинскую духовную школу, открытую в небольшом каменном доме у Дмитровской башни. Навалились на сонного, стали вязать его, а он, проснувшись, вступил в борьбу.
_______________
* Должностьа ианакаваиазаиатаоараоава была установлена при Петре
в 1711 г. В Нижегородской епархии их было семь.
Дьяк снова посмотрел на свои руки и хмуро покачал головой.
Весеннее солнце там, за кремлем, сыпало, крошило свое золото в Волгу. Берег обрывисто уходил вниз, изломанный глубокими оврагами и трещинами. Он дик и неприступен. День и ночь изумрудные ключи бьют под окном. Шурша в зарослях белены устремляются они вниз и сбегают по обрывам и камням в Волгу.
Недавний оползень срезал громадный клин. Угрожало самим архиерейским покоям. Монахи всполошились, просили епископа перенести Духов монастырь с архиерейской квартирой в безопасное место. Питирим отказал:
- Его величество император наш Петр Алексеевич на водах и на болотах воздвиг державу неколебимую, отечество защитил купно возвращением отнятых земель, и новых провинций зело умножил, проявив народу
