— Да, и, вероятно, по той же причине.
— Почему вы все-таки вышли за него?
Она замолчала и замкнулась в себе.
Он ждал, но объяснения не последовало.
— Расскажете мне, когда пожелаете. А теперь, если вы хотите вылезти из постели, то лучше сделать это теперь же.
— Простите, — сказала она, отодвигаясь.
— Не будьте дурой. Я возбудимый человек, и ничто не может этого изменить, как и того, что вы были самой очаровательной бродяжкой, какую я когда-либо находил у себя на пороге.
Он похлопал ее по щеке и быстро поднялся с постели.
— Пойду готовить завтрак, — сказал он, улыбаясь, и оставил ее.
— Вы, Джонатан Харли, — сказала Элизабет, обращаясь к пустой комнате, — самый непредсказуемый и замечательный человек, какого мне только довелось узнать.
Когда Элизабет почувствовала запах жарящегося бекона, в желудке у нее забурчало.
— А блинчики? — спросила она, входя в старомодную кухню.
— Верно. Накройте на стол на передней террасе. Они завтракали молча. Время от времени Элизабет клала вилку и вдыхала неописуемый, напоенный сосновой смолой воздух — пьянящий, прозрачный и чистый.
— Здесь можно плавать? — спросила она наконец.
— Нет, если вы не рептилия. Летом-то можно, но сейчас! Вы можете отморозить себе все.., пальцы ног.
Они вымыли посуду и собрались на прогулку.
— Только не на пляж, — сказала Элизабет.
— Нет, пляж здесь покрыт валунами и галькой. Видите вон тот лодочный сарай?
Он указал на строение на сваях в каких-нибудь пятнадцати футах от воды.
— Там, под сараем, лодка. В прежние времена наверху жил сторож. Попозже мы можем взять моторку и, если пожелаете, поехать в Ньюкасл, как туристы. Солнце светит ярко — мы выживем.
— Я с удовольствием, — сказала Элизабет. — Никогда не каталась на моторке.
— Я говорил вам, как мне нравятся ваши джинсы? В них вы выглядите на восемнадцать, и от этого я чувствую себя похотливым стариком с грязными мыслями.
Он нежно потянул ее за болтавшиеся на спине волосы.
Она с улыбкой подняла на него глаза:
— Мне тоже нравятся ваши джинсы. Выглядят очень сексуально.
Они стояли под сосной, единственным звуком, доносившимся до них, были крики чаек.
— Вы так думаете? — спросил он, наклонился и поцеловал ее.
Поцелуй длился очень долго, но дело было не только в этом: внезапно Элизабет почувствовала себя защищенной, как будто попала домой. Все ее тело пронизала волна тепла, никогда прежде ничего подобного она не испытывала.
— Пора остановиться, Лиззи, — сказал он, поднимая голову. — Я не хочу в первый же раз, когда мы будем заниматься любовью, делать это на подстилке из сосновых игл. Это повредит и нашему настроению, и вашему заду.
Осознав его правоту, она смолчала, только подняла на него глаза, пытаясь понять, что у него на уме. Они так долго были врагами. Внезапно она спросила:
— У вас все в порядке? Я имею в виду вашу компанию и все остальное. Заем? Сможете его выплатить? Теперь вы можете увеличить срок ссуды?
— Да. Как только вы отпустили меня на волю, все вошло в свою колею. Собственно говоря, если вы хотите приобрести одну из компаний, которую я предлагал вам на выбор, скажите только, какую вы предпочитаете, чтобы я мог купить другую.
Она бросила на него серьезный и деловой взгляд:
— Это звучит благородно.
— Давайте-ка возьмем лодку, и вы получите боевое крещение — попробуете вкус соленой воды, пусть она попадет вам в рот и обрызгает лицо и, что особенно важно, омоет ваши глаза.
— Не думаю, чтобы где-нибудь поблизости был мексиканский ресторан.
Он рассмеялся, услышав ее задумчивый голос.
— Нет, насколько мне известно, но мы можем купить ингредиенты.
— Тогда нам придется купить заодно и поваренную книгу.
Они так и поступили.
Тако оказались не такими уж скверными, но в кухне был учинен подлинный погром, и последствия своего кулинарного эксперимента они ликвидировали только к десяти часам вечера.
— А теперь разожжем огонь в камине, — сказал Джонатан. — Свернитесь калачиком, Лиззи, почувствуйте себя дома и настройтесь на романтический лад.
Она протянула ему бокал шабли, и они пододвинули софу поближе к огню.
— Хотите послушать меня? — спросил он, вглядываясь в огонь.
— Что-нибудь из ряда вон выходящее?
— Думаю, да.
Он взял ее бокал и поставил рядом со своим на кофейный столик.
Потом повернулся к ней и взял ее лицо в руки:
— Я люблю вас и прошу выйти за меня замуж. Не хочу заниматься с вами любовью, пока мы с этим не покончим. Я говорю о всей нашей будущей жизни, Лиззи.
Она посмотрела вниз, на его руки — большие, ловкие, теплые.
— Я как раз собиралась попросить вас об этом, — сказала она почти шепотом.
— Неужели? — Он рассмеялся и притянул ее к себе на колени.
— Но я боялась. Я боялась сказать, что чувствую. Собственно, даже боялась понять, что чувствую. Все так запуталось.
Он заставил ее положить голову себе на плечо.
— Я опасалась, что вы оттолкнете меня и получите от этого удовольствие.
— Но я ведь уже знал, что вы любите меня, и мне оставалось только объясниться до конца. Его слова заставили ее поднять голову.
— Если ты находишь женщину, свернувшуюся калачиком у своей двери, у тебя могут возникнут! только две мысли: или она бродяжка, или любят тебя больше всех на свете.
— Я была бродяжкой.
— Так ты выйдешь за меня замуж, бродяжка?
— Да.
— И мы вместе справимся с твоими проблемами.
Она вздрогнула.
— Ты о Хантере?
— Нет. Я не думал о нем, по крайней мере два часа. Я об этих чертовых деньгах, и власти, и связанной с ней ответственности.
— Ты из-за этого не захотел бы на мне жениться?
— Нет, — ответил он. — Я же уже согласился. Теперь, по правде говоря, это не важно. Я надеялся встретить бедную девушку, которая полюбит меня за то, что я бегаю трусцой, а не за то, что у меня есть деньги. Но так как мы оба не бедны, думаю, разумно предположить, что речь идет о старомодном движении сердца, да?
— Да, — ответила она, — да, я думаю так же. Она взяла его лицо в ладони и поцеловала.
— Ты удивительный человек, Джонатан.
— Да, мэм, и впредь не отказывайтесь от своих слов. И, кроме того, Элизабет, проблемы у нас будут, не заблуждайся на сей счет, но мы с ними справимся.
— Надеюсь, — ответила она, и в голосе ее он услышал удивление.
— Смею ли я предположить, что ты не носишь бюстгалтера под этой твоей чудовищной рубашкой?
