эпитетов. Моя оппозиция продаже МайкроКон называлась расистской., однако она не имеет к этому ни малейшего отношения.»
Наконец, один репортер спросил его о продаже МайкроКон. Мортон помолчал, потом наклонился вперед.
«Как вы знаете, Джордж, я с самого начала был противником продажи компании МайкроКон. И остаюсь противником. Для американцев настало время предпринять шаги для сохранения активов нашей нации. Ее земельных богатств, ее финансовых активов и ее интеллектуальных ресурсов. Продажа МайкроКон неразумна. Моя оппозиция сохраняется. Поэтому мне доставляет удовольствие заявить: только что я узнал об отзыве заявки Акаи Керамикс на покупку МайкроКон Корпорэйшн. Я думаю, что это наилучшее решение. Я аплодирую Акаи за чувствительность, проявленную к этому вопросу. Продажа не состоится. И я очень этому рад.»
Я спросил: «Что? Заявка отозвана?»
Коннор ответил: «Думаю, что сейчас да.»
Когда интервью подходило к концу, Мортон был весел. 'Так как меня характеризуют, как относящегося к Японии весьма критически, позвольте мне высказать свое восхищение определенному моменту. В японском характере имеется чудесная беззаботная часть, которая проявляется в самых необычных ситуациях.
Вы, вероятно, знаете, что перед самой смертью монахи секты дзен обычно пишут стихотворение. Это весьма традиционная форма искусства и знаменитые стихотворения все еще цитируются много сот лет спустя. Поэтому можете себе представить, какое напряжение испытывает монах-дзен, когда осознает, что близится смерть и все ждут, что он выдаст великое стихотворение. Целыми месяцами он думает только о б этом. Однако, мое любимое стихотворение написано монахом, смертельно уставшим от такого давления. Вот оно.'
И он прочитал стихотворение:
Вот рождение, И сразу смерть.
Есть стихотворение, Нет стихотворения – Один хрен.
Все репортеры захохотали. «Поэтому не относитесь ко всем этим японским делам чересчур серьезно», сказал Мортон. «Это еще одно качество, которому полезно научиться у японцев.»
В конце интервью Мортон пожал руки трем репортерам и вышел из кадра. Я увидел, что в студии появился Ишигуро с очень красным лицом. На японский манер он со свистом втягивал воздух сквозь зубы. Мортон весело сказал: «А-а, Ишигуро-сан. Я вижу, вы услышали новость.»
И он хлопнул его ладонью по спине. Сильно.
Ишигуро рассерженно сказал: 'Я исключительно разочарован, сенатор.
Теперь дела пойдут не хорошо.' Очевидно, он был в ярости.
«Эй», сказал Мортон. «Что вы знаете? Все это сплошное дерьмо.»
«У нас было с вами соглашение», прошипел Ишигуро. «Да, было», сказал Мортон. «Но с вашей стороны, вы его не придерживались, не так ли?»
Сенатор подошел к нам и сказал: «Предполагаю, вы хотите, чтобы я сделал заявление. Позвольте мне снять грим, и потом мы продолжим.» «Олл райт», сказал Коннор.
Мортон удалился в сторону гримерной.
Ишигуро повернулся к Коннору и сказал: «Тотемо тайхенна кото-ни наримашита-не.»
Коннор сказал: «Я согласен, это трудно.»
Ишигуро прошипел сквозь зубы: «Покатятся головы.»
«Ваша первой», ответил Коннор. «Со-омова накаи.» Сенатор шел по лестнице, идущей на второй этаж. К нему подошел Вудсон, придвинулся ближе и что-то пошептал. Сенатор обнял его за плечи. Пару ступенек они прошли вместе. Потом сенатор стал подниматься один. Ишигуро мрачно сказал: «Конна хадзуя наката-но ни.» Коннор пожал плечами: «Боюсь, у меня вы не найдете сочувствия. Вы пытались нарушить законы страны и теперь у вас возникнут большие трудности. Эрайкото-ни наруйо, Ишигуро-сан.»
«Мы еще посмотрим, капитан.»
Ишигуро повернулся и холодно посмотрел на Эдди. Тот пожал плечами и сказал: «Эй, у меня нет проблем! Понимаешь, что я хочу сказать, земляк? Теперь все проблемы – твои.» И он засмеялся. Менеджер этажа, тяжеловесная женщина, с наушниками и микрофоном, подошла и спросила: «Кто из вас лейтенант Смит?» Я отозвался.
«Вам звонит мисс Асакума. Можете поговорить там.» Она показала в уголок, где стояли легкие кресла и кушетка на фоне утреннего городского горизонта. Рядом с креслом я увидел мигающий телефон. Я подошел, сел в кресло и поднял трубку: «Лейтенант Смит.» «Хай, это Тереза», сказала она. Мне понравилось, как она произнесла свое имя. «Слушайте, я просмотрела оставшуюся часть ленты, самый ее конец. И мне кажется, может возникнуть проблема.»
«Да? Проблема какого рода?» Я не сказал ей, что Мортон уже сознался. Я взглянул через сцену. Сенатор уже поднялся по ступенькам, его не было видно. Помощник Вудсон с удивленным выражением на бледном лице расхаживал туда-сюда у подножья лестницы. Он нервно поправил пояс, нащупав его под пиджаком. Потом я услышал, как Коннор воскликнул: «А, черт!», и стремглав бросился через студию бежать к ступенькам. Я удивленно встал, положил трубку и последовал за ним. Пробегая мимо Вудсона, Коннор бросил ему: «Сукин сын!», и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Я бежал сразу за ним и расслышал, как Вудсон пробормотал что-то вроде: «Я должен был это сделать…»
Когда мы добежали до площадки второго этажа, Коннор крикнул: «Сенатор!» И тогда мы услышали один единственный короткий звук выстрела. Он был негромкий, словно кресло упало.
Но я знал, что это настоящий револьверный выстрел.
НОЧЬ ВТОРАЯ
Солнце садилось на секитей – сад камней. Тени скал рябили на концентрических кругах выровненного песка. Я сидел и разглядывал рисунок. Коннор был где-то внутри, и все смотрел телевизор. Я слышал слабо доносящиеся новости. Конечно, дзеновский храм обязан в своем помещении иметь телевизор. Я начал привыкать к подобным противоречиям. Но мне больше не хотелось смотреть TV. За последний час я достаточно насмотрелся, чтобы понять, как это событие хочет обыграть масс-медиа. Сенатор Мортон последнее время находился в состоянии сильного стресса. Его семейная жизнь испытывала трудности – сын-подросток недавно был арестован за вождение в нетрезвом виде после несчастного случая, в котором другой подросток был серьезно ранен. Прошел слух, что дочь сенатора совершила аборт. Миссис Мортон недоступна для комментариев, хотя репортеры стоят возле семейного дома в Арлингтоне.
Все сотрудники аппарата сенатора согласны, что в последнее время он находился под громадным давлением, пытаясь сбалансировать семейную жизнь и предстоящее выдвижение в кандидаты на пост президента. Сенатор был сам не свой: был мрачен и отчужден, и, как говорит один из сотрудников «казалось, что у него какие-то личные неприятности.»
Никто не ставил под сомнение душевное здоровье сенатора, однако сенатор Доулинг сказал, что Мортон «в последнее время стал несколько фанатичнее относительно Японии, что, вероятно, указывает на напряжение, в котором он находился. Похоже, Джон не думал, что далее возможно какое-то сосуществование с Японией, и, конечно, все мы сознаем, что какого-то взаимопонимания нам надо достичь. Наши страны ныне слишком связаны. К несчастью, никто из нас не осознавал, под каким напряжением он на самом деле находился. Джон Мортон был скрытным человеком.» Я следил, как скалы в садике становятся золотыми, потом красными. Монах-дзен, американец по имени Билл Харрис, подошел и спросил, не хочу ли я чаю, или, может быть, коки. Я ответил, нет. Он ушел. Заглянув внутрь, я увидел мерцающий голубой свет экрана. Коннора видно не было. Я снова повернулся к скалам садика.
Первый выстрел не убил сенатора Мортона. Когда мы пинком вышибли дверь ванной комнаты, он стоял, пошатываясь, и кровь текла у него по шее. Коннор крикнул: «Не надо!», но Мортон сунул револьвер в рот и выстрелил снова. Вторая пуля оказалась смертельной. Револьвер выпрыгнул из его рук и завертелся на кафельном полу ванной комнаты. Он остановился у моих туфель. На стенах масса крови.
Люди начали пронзительно кричать. Я повернулся и в дверном проеме увидел гримершу, которая прижимала руки к лицу и вопила во все горло. Когда появились медики, вначале им пришлось успокаивать ее. Коннор и я оставались на месте, пока из дивизиона не прислали Боба Каплана и Тони Марша. Их назначили детективами по этому делу, и мы были вольны уходить. Я сказал Бобу, что мы дадим показания,
