Ну, не скромничайте. Вы сможете найти себе занятие прямо в обсерватории. А Мишенька Скицын станет наверняка вашим добрым приятелем. Вы схожи с ним по своему экстремизму.
- Это я-то экстремист? Перепуганный кролик...
- По-моему, вы просто не знаете себя до конца...
- Да. Ну... может быть. Тогда позвольте дерзкий вопрос, простительный именно экстремисту... Почему вы, Михаил Алексеевич Мохов, не живете там, вместе с сыном, а обитаете здесь?
Мохов как-то обмяк, поцарапал щетинистый подбородок.
- Это не секрет, - сказал он неохотно. - Однако долго объяснять. Комплекс причин. Например, большие нелады с коллегами по изучению Кристалла... Если интересно, Скицын вас просветит... Кроме того, здесь идеальные условия для проверки ряда моих гипотез. Кир приютил меня. Таверна, как и Храм, стоит на Меридиане...
- А опасность? Уланы?
- Таверна экранирована... Это трудно объяснить, но уланы обходят ее. К тому же хозяин считается их старым и опытным осведомителем. А данные для информации сочиняет вот эта машина.
- Извините, если я обидел вас вопросом.
- Да что вы! Идите-ка спать... господин Корнелий. Вставать придется до света.
Поднялись, когда за окнами еле брезжило. Но ребятишки выспались и держались бодро. Анда каждому дала по вчерашней лепешке и кружке молока.
Мохов не спал. Корнелий зашел к нему. Попрощались они сдержанно, почти без слов. Осталась между ними неловкая недоговоренность. 'Впрочем, не все ли равно теперь?' - подумал Корнелий.
Когда он уходил, в комнату к отцу скользнул озабоченный Витька.
Скоро все, кроме Мохова и Анды, собрались в комнате с очагом (теперь не горевшим). Витька пришел последним. Он был по-прежнему озабочен или даже опечален. Однако увидел, что на него смотрят, и сделал веселое лицо.
- Кир! А где мое колесо?
- Спрятал. Скоро поезд, идти надо, зачем тебе колесо?
- Мне ни за чем. Я же говорил, прибей его на стену.
- Ва! Прибей! Уланы увидят в окошко, тогда что? Никакие экраны не помогут.
- Ну уж, не помогут, - мрачнея, буркнул Витька. - Ладно, сбереги тогда для меня. Пригодится.
- Ты когда опять придешь?
- Скоро школа, трудно будет. И папа говорит: не ходи. Но приду.
- Папа правильно говорит, - вздохнул Кир. - Вечно голову суешь куда не надо.
- А ты уговори его, чтобы вернулся, - тихо попросил Витька.
- Ва... Ты не можешь, я как уговорю?
- Вот видишь... - все так же тихо отозвался Витька. - А мне все твердят: 'Не ходи, не ходи...' Ладно, пора...
Вдоль насыпи стояли мокрые от ночного дождя сорняки. У Корнелия намокли до колен брюки. Ребята тихонько ойкали. Наконец остановились. В синеватом рассветном воздухе насыпь казалась крепостным валом. Пахло сырым железом и горькими листьями. Было тревожно, словно сейчас этот вал придется брать приступом. Вот-вот заиграет горнист, проснутся в крепости вражеские солдаты...
Кажется, в самом деле где-то пропел рожок. И стал нарастать глухой гул.
- Состав, - сказал вполголоса Витька. - Сейчас подойдет... Кир, а где Анда?
- Анда пошла в Козью слободку, дело с Яковом...
Где Козья слободка, Корнелий не знал, и кто такой Яков и что за дело к нему у Анды, сейчас не имело никакого значения. Но ему было грустно и даже обидно, что Анды нет.
Товарный состав медленно и с лязгом надвигался. На фоне мутного неба пошли силуэты вагонов и цистерн. Потом потянулись открытые платформы.
Среди ребят возникло беспокойное движение.
- Подождите, - перекрывая лязг, звонко сказал Витька. - Он сейчас остановится.
В самом деле, подергавшись и погремев, состав замер. Витька первый полез через сорняки наверх. Ребята вереницей за ним. Потом - Корнелий и Кир.
Витька по железной лесенке забрался на платформу, лег животом на барьер, протянул руки.
Корнелию вдруг очень захотелось, чтобы ребята на прощанье встали в круг и сказали свое 'гуси- гуси...'. Но, конечно, это было нелепое и сентиментальное желание. Времени в обрез, да и как станешь на крутом откосе.
Без суеты, молчаливо и быстро ребята поднимались к Витьке. Сперва маленькие, потом старшие. Последним - Антон. Он встал рядом с Витькой, протянул вниз руку:
- Подымайтесь... Корнелий.
- Скорее. Сейчас тронемся, - сказал Витька.
Корнелий взял узкую и мокрую (хватался за траву) ладонь Антона. Подержал секунду, отпустил.
- Прощай... Прощайте, ребята. Витька позаботится о вас. Правда, Витька?
Теперь ему казалось, что это решение жило в нем давно. Еще до того, как исчез индекс. До того, как он увидел Анду. Даже до того, когда Петр дал ему значок...
- Господин Корнелий! - тонко, будто обиженный малыш, вскрикнул Антон. Как мы одни?!
- Вы не одни. А вот Цезарь - один... Витька, береги ребят!
- Ага... - довольно беззаботно отозвался он. Состав дернулся.
- Ай, что делаешь, - быстро сказал Кир. - Зачем остался?
- Ва... - усмехнулся Корнелий. - А кому я там нужен? Поздно заново жить, не мальчик. Попробую здесь, насколько хватит...
Платформа уходила. Тонкие силуэты рук взметнулись вдруг над краем, закачались, замельтешили, как стебли на ветру. И Корнелий вскинул руку. Не удержался, сказал шепотом:
Гуси-гуси, га-га-га,
Улетайте на Луга...
Уж такое-то прощание он мог себе позволить.
Платформы скрылись, прокатили мимо хвостовые цистерны.
Эта железная дорога, так же как и улица вдоль нее, называлась Окружная, но не потому, что опоясывала город кольцом. Просто раньше она принадлежала Южному армейскому округу. Она огибала окраину по дуге и уходила в поля. Там, через несколько миль, когда встающее солнце бросит от кустов на рельсовый путь длинные тени, состав чиркнет на ходу по невидимой грани соседнего пространства и остановится на минуту. Тогда ребята спрыгнут. И от этого места до обсерватории 'Сфера' совсем недалеко... Так объяснял Витька, и Корнелий знал: так и будет.
- А что теперь станешь делать? - спросил Кир.
- Не знаю... То есть одно дело знаю точно: надо найти мальчишку. Цезаря. А дальше поглядим... Спрошу у Петра...
- Лучше сразу спроси у Петра. Иди к нему. Только очень осторожно.
- Я осторожно. Хотя чего бояться? Я же безында, бич. Ни одна судейская машина не докажет, что я - Корнелий Глас. - Он хмуро посмеялся. - Корнелий Глас из Руты казнен восемь дней назад в муниципальной тюрьме номер четыре. Это зафиксировано везде и всюду...
Кир покачал головой.
- Неправильно думаешь. Никто не будет доказывать. Пристрелят в глухом углу, вот и все дела.
- Ну... это как получится. Двум смертям не бывать, а... одна вроде была уже.
Мудрый Кир опять покачал головой. Но больше не спорил.
- Пойдешь к Петру, смотри, чтобы не выследили ту дверь, в овраге...
- Да я и не пойду через дверь! У меня и ключа нет.
- Пойдешь. Другие пути все закрыты. Скажешь Петру: если шибко прижали, пусть уходит сюда. А ключ тебе Алексеич даст.
- Наверно, он рассердится, что я не ушел с ребятами, - скованно сказал Корнелий.
- Зачем рассердится? Нет. Он и сам не уходит. А у тебя, ты говоришь, здесь мальчик...
ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
Раннее солнце не проникало в овраг, там с ночи застоялась дождевая сырость. Горько и влажно пахло от высокого белоцвета. Его стебли, обычно сухие и ломкие, сейчас податливо мялись под башмаками. Седые головки, которые жарким полднем то и дело выбрасывают стаи пушистых семян, теперь съежились, как мокрые котята. Семена белыми волокнами липли к старому рыжему свитеру и холщовым брюкам Корнелия.
...Брюки и свитер дал Кир. А вернувшаяся откуда-то веселая Анда с усмешкой протянула квадратные темные очки.
- Вот. Чтобы совсем никто не узнал...
Корнелий усмехнулся в ответ. Спрятал очки в карман. Все это напоминало кино про агентов из эпохи последней конфронтации. Впрочем, Корнелий подумал про кино мельком. Больше он думал об Анде. Она отвела глаза.
- Вас Алексеич просил зайти.
Мохов дал Корнелию ключ - такой же в точности, какой давал Петр.
- Раз уж вы решили остаться... Но, ради всех святых, будьте осторожны.
- Буду, - очень серьезно пообещал Корнелий.
- Кстати, почему вы так спешите? Логичнее было бы дождаться сумерек. Меньше риска для вас и для Петра.
- Я беспокоюсь за мальчика...
Но это была лишь одна из причин. Корнелий испытывал беспокойство вообще. И какое-то детское нетерпение. Как мальчишка, которого ждет дальнее путешествие. Хотелось поскорее начать новую, неведомую жизнь. Жизнь человека без индекса и, возможно, жизнь подпольщика.
Он не ощущал никакого сожаления о прошлом. По крайней мере, сейчас. Он тихо гордился, что спас от горькой, безнадежной судьбы тринадцать ребятишек хоть одно полезное дело за сорок с лишним лет проживания на матушке-планете. И дальше он хотел существовать с той же пользой и смыслом.
У него были цели. Ближняя цель: разыскать Цезаря и помочь ему. Дальняя цель: выяснить, как электростатическое (или какое-то другое) поле прирученной шаровой молнии уничтожает излучение индекса. 'А там - посмотрим. Главное, что это возможно. Что в принципе есть оружие против машинной системы. Против этой всепоглощающей тупости и страха... (Ох как заговорил!.. А что, не правда?) Мохов здесь не помощник. Кир, наверно, тоже не помощник. Но Петр, конечно, схватится за это открытие. Он-то ненавидит систему всей душой.
То, что встретился ему Петр (маленький Альбин Ксото, Халька!), согревало Корнелия больше всего на свете. Те три десятка лет, которые он, Корнелий, прожил после прощания с Халькой до повестки в тюрьму, казались теперь неважными, какой-то ошибкой. И милый сердцу
