послушно остановился у травянистой обочины. Цезарь влез в машину первым, весело сказал равнодушному таксисту:
- Нам на Перешеек, Артиллерийская улица... - Повернулся к Корнелию: - Дядя Петр, мы заедем за моими удочками, а потом, как договорились, на вокзал. Ох да не бойся ты, пожалуйста, мы успеем. - Резвый, слегка избалованный мальчик, собравшийся, видимо, со своим пожилым неряшливым дядюшкой за город...
Через полчаса они шагали по перешейку, соединявшему город с широким скалистым мысом. На мысу был неухоженный и нелюбимый горожанами парк. На перешейке росли сосны, душно пахло разогретой смолой. Пистолеты оттягивали карманы, царапали сквозь подкладку ноги. Корнелий взмок от духоты. Но послушно и молча шел за Цезарем.
Цезарь заговорил первым:
- А где ребята?
- Наверно, уже там. - Корнелий сам удивился сухости своего тона.
- А вы?
- Что я?
- Не ушли с ними?
- Как видишь.
- Почему? - Глаза у него были зеленые, скулы не по-детски заостренные, рот после каждого слова сжимался твердо.
Можно было ответить: 'Я обещал увести на Луга всех ребят, а увел не всех, ты остался...' Можно было проще: 'А кто тебя, дурака, выцарапал бы из лап Дуго Лобмана?'
Корнелий сказал с досадой:
- А чего мне там? Ты вот тоже не пошел.
- Сравнили, - дернул плечом Цезарь. И вдруг словно опомнился. Глянул, как обычный провинившийся мальчишка. Сказал тихо и торопливо: - Извините меня, пожалуйста...
- Пожалуйста, - усмехнулся Корнелий, моментально оттаивая. Они встретились глазами. И Корнелий опять поймал себя на желании провести ладонью по щетинистому шару прически Цезаря. И был почти уверен, что Цезарь тогда улыбнется и станет славным, добрым мальчуганом. Но не решился, только рукой качнул. А Цезарь, потупясь, проговорил:
- Если бы не вы, сержант скрутил бы меня.
- Видимо, за тобой следили.
- Видимо... Я вчера пробрался домой, там никого. Бим наглухо отключен. Включил - а он меня даже не узнает... Позвонил папиным друзьям, они говорят: 'Кажется, папа и мама уехали в столицу, хлопотать за тебя'. А еще говорят: 'Вернись в школу'... Но я остался, переночевал...
- Может быть, эти... знакомые твои и сообщили уланам, что ты дома?
- Не хотелось бы так думать, - очень серьезно отозвался Цезарь. - Скорее, уланы догадались сами, это нетрудно. Не надо было оставаться на ночь, но я все ждал: вдруг мама и папа вернутся.
- А потом?
- Утром решил ехать в столицу, искать их.
Жалость резанула Корнелия: совсем малыш.
- Один? Почти раздетый, с десятью марками?
- Я больше не нашел дома денег. Думал: проскользну без билета. А вещи в дорогу я взял... Не думайте, что такой уж глупый... Сложил в туристский ранец, перекинул через забор, в переулок, а сам вышел через калитку. Хотел сперва осмотреться, а потом подобрать...
- Значит, боялся, что следят?
- Конечно.
- Боялся, а топал посреди улицы, - с мягким упреком сказал Корнелий.
Цезарь честно шмыгнул носом.
- Когда прячешься, еще страшнее.
- Пропал твой багаж. Теперь туда возвращаться нельзя.
- Разумеется. Разве что ночью.
'И ночью нельзя. И вообще нельзя тебе в городе, Чек... Путь один - в таверну 'Проколотое колесо'.
Но интуиция говорила Корнелию, что в таверну следует идти лишь в сумерках.
- Чек... Чезаре... А куда ты сейчас меня ведешь?
- В парк. Я в нем все места знаю, мы с папой любили там гулять.
- Но... сейчас-то нам не до гулянья, а?
- Там есть остатки старого форта. С подземельем. Про него мало кто знает, а мы с папой лазили. Там глубоко, уловители не возьмут, можно отсидеться. А я буду приносить вам еду.
Лишь сейчас Корнелий понял: Цезарь спасает его! А тот вдруг сказал взрослую фразу:
- Я не могу допустить, чтобы вы снова рисковали ради меня.
- Господи, Чек... Но при чем здесь подземелье? Ты же видел: уловитель меня не берет.
Они миновали седловину перешейка, и начался подъем. Сухая хвоя скользила под ногами. Цезарь слегка обогнал Корнелия и теперь оглянулся. Спросил - и виновато, и снисходительно:
- Вы думаете, я могу обезвредить все уловители? Даже локаторы?
Видимо, изумление отчетливо изобразилось на лице Корнелия. Цезарь остановился.
- Или... вы думаете, что у вас по правде исчез индекс? Я просто отключил у сержанта уловитель.
Да!.. Выброшенная вперед ладонь (похожая на ту, что венчает храм Девяти Щитов, только маленькая), выгнутая в защищающем порыве... Неужели правда? Он это может? Или фантазия мальчишки?
Корнелий пальцами собрал складки на лбу. Сто вопросов, путаница догадок. Постой, не испугай мальчика.
- Что с вами, господин Корнелий?
Он выдавил улыбку:
- Ничего... господин Цезарь. Просто удивился. И давно ты научился так шутить с уловителями?
- Да я и не шутил. Сперва я просто открыл, что могу издалека зажигать и выключать лампочки. Потом электронные часы остановил. Протянул руку и... мне от мамы тогда попало. А уловитель был папин, служебный. Я не вытерпел, попробовал. Он - крак. Папа не сердился, только велел молчать про это. Ох, а я проболтался вам.
- Я клянусь молчать.
- Да, пожалуйста, - вздохнул Цезарь.
Духота измучила Корнелия. На подъеме противно заперестукивало сердце, майка прилипла к спине. К счастью, скоро они вышли на край мыса. На стометровый, покрытый кустарником обрыв. Отсюда видно было Заречье, Славянский и Пристанской кварталы с невысокими домами и редкими стеклянными коробками офисов. Затем - зелень дачного пояса, а потом поля с гребенкой отдаленной лесополосы. И летел из-за реки живой, прогоняющий удушье ветерок. Корнелий сладко и старательно отдышался. Цезарь терпеливо стоял рядом. Но, кажется, слегка нервничал. Корнелий глянул на него, потом по сторонам... и вздрогнул: в кустах заметил человека. Но через секунду понял: скульптура.
Это была небольшая, в натуральный рост, фигура мальчика из черно-зеленой бронзы. Мальчик - босой, длинноволосый, в мятых штанах до колен и широкой матроске - стоял на низком, затерянном в траве постаменте. Смотрел за реку. Скульптор сделал его изумительно живо. Волосы были отброшены ветром, воротник и галстук матроски словно трепыхались.
Кто же это? Откуда он? Сколько лет стоит здесь, что высматривает в заречных далях?
Казалось, до скульптуры ли? Но Корнелий не устоял перед любопытством. Тронул Цезаря за плечо и пошел ближе к бронзовому мальчику. Цезарь - следом.
Лицо мальчика оказалось задумчиво-сосредоточенным и славным. Корнелий подумал, что при жизни этот парнишка был, наверно, светловолосым и голубоглазым...
Цезарь нетерпеливо вздохнул рядом.
- Подожди, - попросил Корнелий. Было в этой скульптуре что-то напоминающее, не случайное. Намек какой-то? Может, мальчик похож на маленького Альбина Ксото? Нет, пожалуй. Но...
- Извините, но нам лучше пойти, - насупленно сказал Цезарь. - Локаторы...
- Сейчас. Цезарь, это кто? Ты не знаешь?
- Папа рассказывал, что это памятник. Будто давным-давно этот мальчик спас город, посадил на мель вражескую канонерку. Его хотели даже записать в Хранители, но кто- то заспорил.
- И не записали?
- Одни считают, что он Хранитель, другие и сейчас не согласны. Его звали Галиен Тукк. Разве вы не слыхали?
- Представь себе, нет... А почему кто-то не согласен?
- Говорят: разве один мальчик может спасти целый город? Говорят, неправда...
'Один мальчик может спасти целую страну. Если получится... Нет, пока рано об этом...'
- Наверно, может все-таки. Ведь Юхана-трубача причислили к Хранителям... Кстати, возьми свою монетку. Это же 'оло', да? Когда теряется такой талисман, человеку бывает плохо, я видел...
Они посмотрели друг на друга, в глаза. Цезарь прочно зажал монетку в ладони. И сказал очень-очень серьезно:
- Спасибо. Но все-таки пойдемте в подземелье. От локаторов не спасет никакое 'оло'.
'Зачем мучаю мальчишку?' - опомнился Корнелий.
- Пойдем... Чезаре.
От форта остались фундаменты. Засыпанные, заросшие татарником. На скате плоского бугра, между каменным выступом и косо вросшей в землю гранитной плитой, Цезарь раздвинул могучие сорняки и показал черную щель...
Подземелье оказалось чем-то вроде сводчатого кирпичного погреба. Довольно сухого. Сверху, в пробоину свода, падал очень яркий луч. От него расходился отраженный рассеянный свет.
Первыми ощущениями были сладкая прохлада и защищенность. Корнелий оглянулся, присел на груду битого кирпича у стены. Цезарь стоял посреди погреба. Деловито поджимал то одну, то другую изжаленную ногу, дышал на ладони, проводил ими по волдырям и царапинам. Те исчезали, как смытые...
'И никаких шаровых молний... Однажды, наверно, у него зачесались бугорки следы прививки, в детстве бывает такое. Он дохнул на ладонь и провел по ним...'
Цезарь посмотрел на Корнелия. Встал прямо. Серьезный и почему-то слегка виноватый. Некрасивый: с длинными руками, с большой головой, с чересчур крупными коленками на тонких ногах, с этой неисчезающей твердостью на скулах. Вот если бы одна улыбка - чтобы снять заколдованную угловатость и каменность!.. Но Цезарь смотрел без малейшей теплой искорки.
И Корнелий проговорил тоже с холодной ноткой:
- И что же ты думаешь делать дальше?
Цезарь знал, что делать дальше.
- Ночью я проберусь к дому. Возьму ранец с вещами и едой. Вам надо прожить здесь около недели. Тогда бросят искать, выключат локаторы. И вы уйдете туда, где ребята.
- А ты? - Он шевельнул плечом.
- Конечно, я буду с вами, пока вы здесь.
- Зачем?
- Пищу приносить и воду. Охранять. А как же еще?
'Малыш ты
